Павел Верещагин - Память. Моим дорогим родителям посвящаю

Так начиналась семейная жизнь родителей, полная любви и самых «радужных» надежд. Хорошо известно, что истинная любовь не терпит промедлений и долгих размышлений. Девятого марта 1928 года произошло событие, по своему значению для молодой семьи равноценное падению тунгусского метеорита. Это подтверждалось неизменными ежегодными домашними праздниками, отмечаемыми наравне с государственными, отменой надолго в целях экономии празднования ими своих дней рождения и переносом «женского дня» (прошу понять правильно) на восьмое марта. Событие назвали Павлом, изменённое мамой на ласкательное «Пуся», прилипшее ко мне на долгие школьные годы. На деньги за проданный моторный катер сняли приличную комнату, купили кроватку и начали строить светлое будущее рыжему юнцу. По закону сохранения вещества- «сколько прибудет, столько же и убудет», молодая семья, надеясь только на свои силы, духовную помощь отмененного правительством бога, моральную поддержку близких и друзей пустилась в плавание по бурным просторам Ленинградского моря. Шура, как звала любимого мужа молодая мать, проявлял чудеса изобретательности в практическом приложении своего жизненного и юридического опыта, одновременно работая по совместительству в нескольких организациях сразу, консультируя органы домоуправления в разных районах, изыскивая пути улучшения условий жизни семьи, появляясь дома ближе к полуночи, сохранив этот режим на долгие годы. В стране твердый порядок и карточная система распределения еды, жилье только путём предоставления его органами власти методом принудительного «уплотнения» граждан, имеющих «лишнее» жильё, или хитрым путем личных уговоров и платы владельцу такового, боящемуся принудительного уплотнения, за согласие «добровольно» прописать к себе нового жильца на общенародную лишнюю площадь. Жизнь, наперекор трудностям, начинала устраиваться. Нашли няню Марусю, обожавшую малыша, терпевшую его капризы стойко, с уговорами ходившую за ним по комнате с ложкой каши. (Эта информация, по- моему, недостоверна, так как исходит от явно недоброжелательных родственников). Первоначально на лето очень выгодно, потрясающе дешево поселились вблизи города на даче. Все родственники: и ближние, и дальние, даже моя бабушка и мамина сестра Люба из Самары приехали, были допущены к любованию юным чудом. По традиции коренных петербуржцев и приобретенному своему опыту озаботились выездом на это лето и на все последующие годы на природу соразмерно ограниченным финансам. Благодаря няне облюбовали место вблизи города Луги, на хуторе с необыкновенным названием Холуховичи, на берегу реки Удрайки, впадающей в Лугу. Чтобы добраться до дачи надо ехать на телеге или двуколке по настоящей сельской дороге от железнодорожной станции Луга мимо деревни Вычелобок верст пять, что требует всего двух- трёх часов. Каждый год в первых числах июня, невзирая на поведение погоды и ошибочные обещания репродуктором безоблачных дней, мы выезжаем в Холуховичи. Прислушайтесь, как это звучит: ХОЛЛУУХООВИИЧИИ. Ждешь всю осень, всю зиму, терпишь с трудом весну, и, наконец, мама начинает готовиться к даче: не к отъезду, а к сборам необходимой одежды для жары, для дождя, для обязательного в июне похолодания; необходимых лекарств; необходимых продуктов на всё лето, ведь рядом никаких магазинов нет; необходимых постельных вещей. За неделю до отъезда куплены билеты на поезд до Луги, упакованы тюки и плетеная корзина огромного размера, сторговались с кучером телеги, что повезёт нас на вокзал. Наконец, постукивая колёсами, поезд мчит нас к долгожданной деревне. Район Луги давно облюбованное дачниками место: лучшие цены, лучшие яблоки, лучшие грибы и ягоды, поэтому на привокзальной площади Луги полно ожидающих телег, прибывших нервных дачниц и их мятущихся мужей- большой разъезд. Мы с мамой уже на повозке, папа с возчиком идут рядом с телегой пешком, изредка подсаживаясь. Подъезжаем к высокому деревянному мосту через Лугу, справа на высоком берегу дома и улицы большой деревни Вычелобок, отсюда до хутора совсем близко, и мне разрешают бежать, держась за повозку. Проехали мимо строящихся длинных сараев- птичий двор колхоза. Оставляя деревню в стороне, поворачиваем, еще совсем немного, и справа от дороги, за аллеей с двумя рядами тополей, блестящих серебристо- зелеными листьями, остатки большого барского дома. Первый каменный жёлтый этаж без дверей и окон, пустые дыры в стенах. Второго этажа почти не осталось. Не доезжая до развалин, сворачиваем на мало наезженную дорогу. Мимо стен кустов желтых акаций, мимо площади с двором еще пустующей риги, и прямо перед нами место летнего обитания на несколько лет. Хутор маленький, домов шесть, полновластных хозяев двое: пять колхозников и наш один- единоличник. Распаковываем вещи, отец уезжает обратно в город. Да здравствует лето.

Деревня Вычелобок была жива ещё и после войны, туда даже автобус ходил, правда, эти сведения до перестройки. «Наш хутор» всего в двух- трех километрах. Комната светелка в три окна, выходящие в вишневый сад. Сам дом большой, добротный: тёплые сени, кухня с огромной русской печью, парадная «зала» в пять окон. Дом рубленый, снаружи оштукатурен и окрашен известью в небесно- голубой цвет. Павлуше сейчас уже за восемьдесят, а перед глазами тот дом, за ним большой яблоневый сад, спускающийся к реке, за садом баня на берегу Удрайки, впадающей в Лугу, мостик на противоположный берег из двух досок. За домом палисадник, где растут вишни, сливы, кусты смородины отделяют пасеку- любимое место возни отца в редкие его приезды к нам из города. Под одной крышей с домом «двор», где стоят телеги и бричка, перед самим домом площадь с сараями для коровы, овец и домашней птицы. Для хранения запасов кирпичная рига, вблизи глубокий погреб набит на лето снегом, под домом подвал, в который въезжают на телеге. Хозяйство большое, старшие дети: брат и сестра живут отдельно, двое младших с родителями. Совсем близко поле, которое мы застаем уже давно засеянным и к концу лета готовым к жатве. Пока я был совсем мал, молодые женщины брали меня на жатву с собой, поле на глазах покрывалось ровными рядами скирд. Пытаясь помочь, стараюсь ставить снопы в скирду, быстро устаю от жары, и меня укладывают тут же под кустом спать, напоив молоком. Молоко всегда, до теперешних дней, мой самый любимый напиток и еда, молоко парное, молоко топлёное, целой крынкой.

Хозяин наш бородатый, немногословный, хмурый, коренастый мужик, старшие дети красивые, рослые, темноволосые, бабы певуньи, идя с поля всегда заводят здешние песни на два голоса, очень красиво. Младшие дети, брат и сестра, помогают по хозяйству и лет на пять меня старше. За несколько приездов все стало знакомым: ловля уклеек в реке Удрайке, со страхом поиск раков голыми руками в норах под её берегом, набеги с ребятами в соседний колхозный сад за яблоками, вылазки в развалины бывшего господского дома, сохранившего таинственный первый кирпичный этаж и аллею серебристых тополей.