Павел Верещагин - Ужин в фестивальном городе N

— Молодость — время совершать неосмотрительные поступки, — сказал Бакст и обвел ужинавших цепким прищуренным глазом. — Чтобы потом было о чем всю жизнь сожалеть…

Бакст улыбнулся своей знаменитой насмешливой улыбкой проницательного Мефистофеля — один глаз прищурен, бровь над ним приподнята — улыбкой, которая после нашумевшего фильма была повторена на тысячах афиш и фотографий.

Сидевшие за столом семь или восемь человек охотно заулыбались в ответ. Бакст был грандиозной знаменитостью для средних размеров областного центра, каждое его слово жадно ловили и каждая его шутка была обречена на успех. Впрочем, Бакстом нельзя было не любоваться — еще в полном расцвете сил, талантливым и удачливым.

— А впрочем, да здравствуют ошибки! — добавил он. — Не будь ошибок, не было бы и молодости.

Дело происходило во время ужина на областном фестивале с оптимистическим названием Золотой Дебют — фестивале телевизионных программ, созданных молодыми авторами. Бакст был председателем жюри, из тех, кого приглашают, чтобы создать фестивалю имя. Я — рядовым членом, из тех, чьи имена никому ничего не говорят, но чьи научные искусствоведческие регалии дают иллюзию объективности судейства.

Фоном тому разговору служили золоченые помпезные колонны и пыльный плюш провинциального ресторана, слывшего самым шикарным в городе.

— С другой стороны, — заметил Бакст, — кто знает, что есть ошибка? Порою серия удач заводит нас в полный тупик. А иногда то, что казалось ошибкой, определяет в конце концов самый большой успех твоей жизни. Все относительно. Не так ли, Алена Юрьевна? — неожиданно добавил он, разворачиваясь всем корпусом и обращаясь к самой молодой участнице ужина, представительнице организаторов фестиваля, все дни сопровождавшей жюри.

Присутствующие опять заулыбались, реагируя на то, что Бакст с подчеркнутой иронией называет двадцатидвухлетнюю девушку по имени–отчеству. Алена Юрьевна слегка порозовела от неожиданности, но тут же взяла себя в руки.

— Очень может быть, Глеб Иванович, — пропуская мимо ушей вызов, ответила она ровным голосом хозяйки.

— Рад, что вы согласны. А то я уже начал думать, что теперь вообще не принято совершать ошибки… — отчего–то не отступался Бакст.

Алена Юрьевна опять порозовела. Но опять справилась с собой. Она некоторое время раздумывала.

— Не ошибается тот, кто ничего не делает, — наконец сказала она. — Но согласитесь, нелепо совершать ошибки только для того, чтобы было нескучно жить, — и Алена посмотрела Баксту прямо в глаза.

Присутствующие с любопытством следили за пикировкой, чувствуя за произносимыми словами какой–то скрытый смысл.

Я же, кажется, догадывался, в чем дело. Мне смутно припоминалась сцена, случайно увиденная в гостиничном коридоре в один из вечеров в начале фестиваля, на волне стартового ажиотажа. Как часто бывает на молодежных фестивалях, после первых дней скованности и притирки друг к другу, воцарилась бесшабашная и романтическая обстановка, в которую окунулись все, включая жюри. Сквозь хмельной угар общего разгула смутно виделся мне великолепный Бакст в одной рубашке, без пиджака и галстука, его протянутая рука, которая, упершись в дверной косяк, перекрывала путь Алене, его нежный и пристальный взгляд; и сама Алена, строго глядевшая на столичную знаменитость и отрицательно мотавшая головой.

Я отдал должное ее ответу. Девочка не давала себя в обиду…

Вообще Алена, или Алена Юрьевна, как называл ее Бакст, в отличие от других не разделяла так хорошо знакомую завсегдатаям фестивалей наивную эйфорию молодежи от присутствия в городе столичных знаменитостей. Она не считала этот фестиваль своим звездным часом. В ее активе был диплом с отличием, грамоты университетского научного общества, стажировка в Бостоне по студенческому обмену, прекрасный английский, безупречный вкус в одежде — словом, Алена знала себе цену и не собиралась ограничивать свое будущее славным, но провинциальным городом N.

В информационной карточке у нее на груди на месте имени под словом администратор значилось полностью: Алена Юрьевна, — в то время как другие девочки были просто Мариной, Татьяной и Милой. Над чем и подшучивал Бакст.

А впрочем, причина этого обмена репликами могла заключаться в другом: в некоем стыдливом препирательстве вокруг многозначной суммы в ведомости, которая должна была отражать благодарность фестиваля столичной знаменитости Баксту. Молодые устроительницы от лица города задним числом попытались оспорить фантастическую, с их точки зрения, сумму; Бакст умело, решительно и хладнокровно пресек эти попытки.

— Помните, как сказал Хэмингуэй, — глядя мимо Алены, сказал Бакст. — Я сожалею только о том, чего не произошло.

— А уж это кому чего не хватает, — пришел на помощь Алене ее сосед по столу, молодой человек с модным самоуверенным выражением лица и очень короткой стрижкой. — Молодость мечтает о благоразумии. Старость тоскует по способности совершать ошибкам.

Алена и молодой человек весело переглянулись, чувствуя солидарность молодых перед авторитетом старших, и охотно рассмеялись.

За столом возникла заминка: говорить о старости сорокапятилетнему красавцу Баксту было откровенной дерзостью.

На мгновение на скулах Бакста резко обозначились желваки, но уже в следующую минуту он улыбнулся — смешно было бы ему, Баксту, обмениваться колкостями с несмышлеными детьми. Ничего не поделаешь, складно сказано. Приходится временно уступать молодому поколению, но мы еще посмотрим, чья возьмет. Бакст улыбнулся простоватой и плутовской улыбкой гоголевского Ноздрева, также широко известной по афишам и фотографиям.

Два официанта между тем подготовили на вспомогательном столике подносы и начали обносить присутствующих закусками.

Я отметил, что Бакст по–европейски выбрал овощной салат и попросил принести ему минеральную воду вместо сока. Вздохнув, я покосился на свои исключительно вкусные, но совсем не диетические блинчики с беконом — фирменное блюдо ресторана.

Пили водку. Бакст, невнимательно стукнул ножкой своей рюмки об рюмки соседа справа и слева и посмотрел поверх стола.

— Выпьем за молодость и благословенные ошибки, которые она совершает, — провозгласил он и с шутливой церемонностью качнул рюмкой в сторону красивой Алены и ее стриженого защитника.

Те в ответ не менее церемонно подняли свои бокалы.

— Все дело в том, — заговорил Бакст, выпив и умело забросав жар во рту кружками помидора, — что здесь, среди молодеческой удали и азарта, мне отчего–то все время вспоминается одна давняя история. История, представьте себе, любовная.