Павел Верещагин - Невеселая история

О портянках деда Архипа любили позубоскалить завзятые деревенские остряки. Летом дед обитал в сарайчике возле бани, там же и спал; но если вдруг он решался переобуться в доме… — кот Спиридон, как говорили, выл в тоске и карабкался по занавескам под потолок, сворачивались в трубочку фотографии на стенах, переставала куковать кукушка в часах, а из дома на три дня сбегали крысы. Именно так: едва дед стаскивал с ноги сапог, среди крыс и мышей закипала паника, они бросали свои гнезда и с цокотом устремлялись вон, наскакивая друг на друга и создавая давку возле потайных щелочек и ходов.

Если верить безответственной деревенской болтовне, от густой въедливости дедовых портянок по всей округе скисало молоко, впадали в бешенство собаки, поросята рождались раньше срока, не заводился милицейский мотоцикл, по пятницам не подвозили пиво в райцентр, а у кладовщицы Трунькиной происходила недостача куриного яйца.

Если припомнить как следует, разговоры про деда начались в те памятные майские праздники, когда в колхоз приезжал с творческой встречей артист из столицы.

Выступление артистов в Колупельках всегда любили. Знакомый артист и анекдоты какие-нибудь про своих друзей-знаменитостей со сцены расскажет, и куски из ролей своих сыграет, и споет под магнитофон, если умеет. А Колупелькам в тот раз и вообще повезло — к ним приехал очень известный артист, который в десятках фильмов сыграл председателей колхозов, директоров заводов и прочих руководителей районного масштаба. Руководителей областного ранга играл, как правило, другой артист, помордастей и построже. А этот все больше своих, близких. И получались они у него очень убедительно, как отцы родные: совестливые, справедливые и за дело болеющие всей душой.

Все сразу заметили, что артист и в жизни оказался в точности таким, каким его в колхозе знали по фильмам. Ему, по русскому обычаю, сразу предложили пройти к столу, принять сто грамм с дороги, закусить, отдохнуть перед выступлением, чтобы потом в баньку и на праздничный банкет. А он все это ручкой как будто в сторону отодвинул, мол, не время пока, друзья, давайте сначала хозяйство ваше посмотрим. Перво-наперво, как полагается. Делу время, потехе час.

Правда, сто грамм, выпил, не удержался. При этом отчего-то строго на всех посмотрев.

Хозяйство колхозное артисту, в общем, понравилось. А уж он в каждую щелку заглянул и во все детали вник. Показывают ему, например, бычков на откорме — он их придирчиво осмотрит, за хвосты подергает и строго спросит: «А удои как?» У бычков, известное дело, какие удои, но председатель, чтобы артиста не обижать, ответит почтительно: «На удои не жалуемся. Почетное десятое место в районе держим». — «Молодцы! — похвалит артист. — Так держать! Будет нашим детям к столу молоко!» И слезу со щеки как бы невзначай смахнет.

Или заметит он двух престарелых колхозных кляч, уныло глодающих крыльцо у правления, и воскликнет: «Эх, скакуны быстрокрылые. Молодость моя лихая! Любил я промчаться по полю с ветерком…» И опять у него на глаза слезы умильные навернутся.

В общем слово за слово, дошли до овощехранилища. Тут председатель опять было затянул свое, мол, отдохнуть перед выступлением, народ ждет, столы накрыты. И зря! Артист как будто почувствовал неладное. «Что там у тебя? — спрашивает строго. — Ну-ка веди!» Председатель только вздохнул.

Дело в том, что в овощехранилище все еще лежал в углу тот самый лук. А надо сказать, что лучок в тот год — того… Не прибрали вовремя, его мороз прихватил, а когда спохватились складировать, уж поздно было. Не уберегли, в общем, лучек. Так что теперь в овощехранилище зайти иначе, как в противогазе, и нельзя было. Ждали шефов из города, чтобы они лук перебрали, что можно — в сушку, что нельзя — на компост. А за прочими овощами для столовой заглядывали бегом и зажав нос.

Председатель и прочие сопровождающие дальше предбанника даже и не пытались идти. А артист — деваться некуда — пошел. Председатель лишь крякнул и скорбно посмотрел на сидящего на лавочке Архипа, которого как раз снарядили привезти на санках мешок картошки к праздничному столу и который, не ожидая увидеть здесь важного гостя, присел в уголок переобуть трущий ногу сапог. Артист тут же выскочил на улицу и папироску засмолил. Но и овощами — ассортиментом и количеством — остался доволен.

— А что, — сказал он. — Овощи есть, будет что колхозникам поставить на стол. Только вы уж старику вашему, возчику, сказали бы… Чтобы он портянки свои… Сменил, что ли… Или жене бы дал постирать. А то дышать же рядом невозможно!

Председатель даже и не сразу понял. А когда понял…

Через сорок минут историю с портянками знала уже вся деревня. И маститый артист все никак не мог понять, чего это народ смеется за его спиной. Он, например, со сцены произносит свой знаменитый монолог о родине, о чести и совести, а люди в зале прячут глаза, трясут головами, как кони, и то и дело прячут губы в рукав.

А на следующей неделе председатель заспорил с кладовщицей о кондиционных качествах куриных тушек.

— А что такого? — делала наивные глаза кладовщица Трунькина. — Тушки как тушки. Ну разве что задохлись немного.

И она демонстративно совала свой нос в самую середину тушки, чтобы наглядно показать, что не испытывает от ее запаха никаких отрицательный эмоций и вообще ни в чем не виновата.

— Задохлись немного? — гремел председатель. — Да они воняют, как… Как… — председатель потряс кулаком, подыскивая нужное сравнение. — Как архиповы портянки! — наконец выпалил он.

С того все и пошло.

Александр Сергеевич Пушкин, как известно, каждой бочке затычка, потому что все за всех доделывает, художник Репин, потому что написал всенародно известную картину «Вот тебе бабушка и Юрьев день», баран у всех на слуху благодаря своему упрямству, а архиповы портянки — из-за запаха.

— Тонь, а Тонь, дай мне вещества какого-нибудь от тараканов, — бывало попросит в сельповсом магазинчике какая-нибудь невеселая женщина. — Совсем от проклятых не стало житья. Мой вчера заявился из мастерских — на кровать кувыркнуться не может, все время промахивается. Так ночь под столом на кухне и проспал. Утром спрашиваю: «Ну, а аванс твой где?» Он уж думал-думал, сердечный, в затылке чесал-чесал… «Тараканы, говорит, поди порастащили. Всю ночь по мне шастали, паразиты! Вон трешка последняя под вешалкой валяется — не смогли, видать, допереть, бросили!»

Тонька, сельповская продавщица, бабенка беспутная и часто нетрезвая, слушала разговоры женщин, следя глазом за стрелкой весов и ухмыляясь небрежно крашеным ртом.

— Это бывает, — соглашалась с первой женщиной ее соседка по очереди. — От этих тараканов всего жди! Знаем. Только зачем же тебе яд покупать, деньги свои расходовать? Ты, вон, деда Архипа в избушку покличь. Он портянкой по углам потрясет — никакого вещества не потребуется.