Лев Друскин - Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта.

— Товарищ Раковский? Теперь вы можете со мной разговаривать? Возьмите, пожалуйста, карандаш и бумагу.

3. Пирожки

Мой приятель, которого арестовали в сорок шестом, рассказывал:

— Со мной в камере сидел старик-грузин, измученный всегда печальный.

Я был молод, во мне клокотала жизнь, я не мог полностью осознать ужас происшедшего. И я утешал его:

— Не надо так горевать, отец. Все еще переменится. Мы еще выйдем на волю.

— Может быть, — вздохнул он. — Может быть, вы и выйде| те. Все, кроме меня.

— Почему же?

И тут он сказал потрясающую, почти библейскую фразу:

— Я знал Ирода, когда ему было девятнадцать.

И продолжал:

— Мы были тоже молоды, нам было нечего делать и мы организовали коммунистическую ячейку.

Собирались раз в неделю у учителя — семейного человека. Рассуждали, спорили о светлом будущем, а потом жена учителя вносила блюдо поджаристых пирожков…

Один раз мы заметили, что Джугашвили все время выхо-

158

дит из комнаты. А когда жена открыла дверь кухни, она увидела на блюде всего один пирожок. Учитель спросил:

— Джугашвили, как мог ты сделать это? Ведь мы все ждали…

И он ответил:

— Я хотел.

Старик опустил голову, голос его упал:

— Может быть, вы и выйдете. Но я — никогда. У него хорошая память. Он боится, что я могу рассказать кому-нибудь про пирожки.

И снова добавил свою ужасную фразу:

— Я знал Ирода, когда ему было девятнадцать.

БУМАЖКУ ПОТЕРЯЛА –

Сталин чудил как хотел, и страна послушно выполняла его капризы.

Помню борьбу со служебными опозданиями. На три минуты — выговор в приказе, на двадцать — суд и принудработы.

Случались курьезы, над которыми никто, впрочем, не смеялся. В истерической утренней спешке женщины набрасывали пальто, забыв надеть юбку, мужчины приходили без галстуков и пиджаков. Дядя Виктории Д. — однорукий герой войны, профессор университета — однажды утром в такси с трудом натягивал брюки.

Несколько месяцев подряд радио работало с трех часов дня, чтобы не мешать людям "выполнять и перевыполнять план".

Джаз упразднили после газетной кампании о "растленном влиянии Запада". Твист считался позорным, приравнивался чуть ли не к стриптизу.

В концертных залах и по радио исполнялась только музыкальная классика, в основном русская. От бесчисленных повторений просто тошнило. У меня даже было стихотворение:

159

Борис Слуцкий в одном из своих ранних прекрасных стихотворений писал:

Добавлю: и ложь. Беспросветная, бессовестная ложь.

Я видел по телевизору страшное собрание. Полный зал молодежи. На трибуне — парень:

— Родине нужны рабочие. Мы окончили десятилетку и решили всем классом идти на завод.

На трибуне второй:

— Мы, комсомольцы, тоже решили на завод всем классом.

И так несколько человек — представители разных школ, один за другим.

Неужели никто из сидевших в зале не хотел получить высшего образования, не мечтал о ВУЗе? Вы как знаете, а я не верю.

Новый виток памяти.

Когда Сталину исполнилось 70 лет, «Правда» стала ежедневно публиковать внушительный столбец — список предприятий, поздравивших великого вождя. Поскольку Иосифа Виссарионовича поздравили все, поток приветствий был нескончаем. Сталину исполнился уже 71 год, а газета продолжала печатать поздравления к семидесятилетию.

От подобного идиотизма тупели люди. Я был знаком с инженером, который, разворачивая «Правду», прежде всего, прочитывал колонку целиком.

— Зачем вы это делаете? — спросил я.

— Как зачем? — удивился он. — Ищу свою организацию.

Долго же ему пришлось ждать!

И потом ладно, нашел бы случайно (через полгода там или через год) — что бы для него изменилось?

И еще одно собрание по телевизору. Из любопытства я пошел бы на любое, да вот не довелось. Правда, все шутят, что нет худа без добра, и милосердная болезнь избавила меня от многого.

160

Так вот — собрание. С экрана горохом сыплются слова. Они почти одинаковые, сменяются только ораторы.

Выходит девушка — самая уверенная, самая разбитная.

Она открывает рот, но осекается. Происходит что-то непонятное. Девушка беспомощно оглядывается, наклоняется, шарит руками. По залу шепот.

"Бумажку потеряла! Бумажку потеряла!"

Самое ужасное, что шепот не насмешливый, а сочувственный.

К трибуне подбегает парень. Он сразу находит на полу маленький белый листочек. Девушка облегченно выпрямляется. И с трибуны не горох, целая пулеметная очередь, почти без пауз:

"Товарищи! Комсомольцы нашего завода клянутся партии и правительству, что в канун славного пятидесятилетия великого октября, следуя героическому примеру отцов, они обязуются беззаветно трудиться на благо нашего народа и дают нерушимое обязательство — все, как один человек…"

Хватит? А то я могу цитировать долго. И клянусь вам, тут нет и тени пародии.

Но что девушка! Я видел, как награждали орденом Суслова. Брежнев зачитал приветствие. Суслов повернулся к нему и сказал: "Дорогой Леонид Ильич!" Сам, без текста я даже замер от восхищения.

Потом Суслов надел очки, порылся в кармане, вынул бумажку и принялся читать дальше.

В славословиях Сталину, Хрущеву (особенно под конец) и Брежневу терминология не изменялась ни на йоту.

С Брежневым вообще потеряли всякий стыд. Да и чувство юмора тоже. Культ «Леонида» Ильича нарастал крещендо и я уже два раза слышал, как на съезде и еще где-то его, «оговорившись», назвали "наш Ильич".

А теперь выяснилось, что к тому же он и писатель. И, как отметил Борис Полевой, все литераторы должны учиться у него стилю.

161

Лишь один прозаик (не помню точно кто) осмелился сказать на собрании:

— Хочу покритиковать. Все обомлели. А он продолжал:

— Да, у книги есть недостаток. Слишком уж Леонид Ильич скромен. Хотелось бы, чтобы он больше осветил свой грандиозный вклад в общенародное дело.

Совсем как в "Голом короле" у Шварца:

"Я старик грубый. Скажу прямо: умница ты, король!"

В заключение — загадка: какое сражение решило исход Великой Отечественной войны? Думаете, битва под Москвой или под Сталинградом? Ничего подобного! Операция под Новороссийском, в которой принимал участие молодой генерал Леонид Ильич Брежнев.

Страшно, противно, не видно конца…

А потом напишут о нас (если вообще вспомнят это ничем не интересное время): "Так они и жили".

ПОЛНОМОЧИЯ –

Женя С, молодой поэт, писавший стихи отнюдь не комсомольского содержания, пришел ко мне как-то с красной повязкой на рукаве. Оказывается, ночью он дежурил в дружине.

На углу Невского и Литейного, в самом центре, они наткнулись на прислонившегося к стене совершенно пьяного пожилого человека.