Федор Архипенко - Записки лётчика-истребителя

В раздумьях подошел к кабине, бросил туда планшет с картой, затем прокрутил винт, поставил на компрессию, проинструктировал солдата, чтобы по моей команде дернул за винт, вырвал двигатель из состояния компрессии и тогда мотор скорее всего запустится. Затем ему нужно было подойти к стабилизатору, изо всех сил держать за хвост самолета и по моей команде, когда махну рукой отпускать.

Солдат оказался парнем не только толковым и сообразительным, но и дисциплинированным: все делал так, как я ему говорил.

Завели мы самолет как по нотам. Солдат дернул за винт, начал вращать магнето, мотор запустился, я его немного прогрел, вижу, работает хорошо, устойчиво, наконец, подал сигнал солдату подойти к хвосту самолета, вижу, он все четко делает, так, как я его инструктировал.

Увеличиваю обороты мотора, чтобы с места, как говорят, сорваться, ибо площадка малая. Вижу, что солдат уже едва удерживает самолет на месте. Наконец, даю ему сигнал, чтобы отпускал и пошел на взлет с переподнятым хвостом: чуть винтом на разбеге не задеваю землю. Перед самым забором соседа отрываю машину от земли, создав самолету большой угол атаки. Он легко отрывается от земли, перескакивает забор, пролетает между двумя домами, касаясь колесами еще пару раз о землю в другом огороде и оказывается в воздухе.

Набираю над городом около 80 — 100 метров. Вена уже вся в огнях, сумерки полные. Делаю левый разворот на 90 градусов к Дунаю и вспомнил про планшет с картой, что бросил в кабину. Начал доставать его с пола и вдруг мотор стал работать с перебоями. Сразу пришла мысль — «куда садиться и как садиться», улицы видно плохо, только по рядам освещения… Бросил я поднимать с пола планшет, привычно провел рукою по рычажкам и тумблерам и наткнулся на закрытый бензокран, оказывается, я его зацепил планшетом и перекрыл поступление бензина в мотор.

Поставил кран в положение «открыто», мотор снова заработал устойчиво. Подлетел к реке Дунай и пришла мысль: «что делать, если мотор опять сдаст» и какая-то непривычная робость овладела вдруг мной в самолете. Пришел в себя, когда уже пересек Дунай и совсем стемнело. Развернул самолет на Штоккерау и вдоль Дуная и шоссе продолжал полет, обдумывая, как найти свой аэродром и как сесть, ибо ночной старт не выложен.

Лететь пришлось минут 35–40, за это время все обдумал и принял решение: как ориентир использовать при посадке освещенные бараки на окраине аэродрома.

Посадку произвел благополучно, самолет не поломал.

После посадки начал рулить почти вслепую, чувствую, кто-то дергает за элерон самолета, убрал газ, посмотрел и увидел начальника караула с фонариком. Осветил он меня, узнал. А то, говорит, думали, что сел самолет наших союзников — американский или английский и высадили шпиона, как это не раз бывало.

Приехал домой и долго не мог уснуть, вспоминая этот полет до Вены и обратно в Штоккерау. Полет этот оставил неприятный осадок, как сегодня принято говорить — вызвал «стресс». Потом еще целых три дня ходил я как чумовой, и запомнился он мне на всю жизнь.

Спасибо тому солдату, что помог запустить мотор и если жив, может быть, до сих пор вспоминает майора, которого выручил он тогда и чей самолет держал перед взлетом.

Так подробно я описал этот случай, чтобы предостеречь читателя от подобных рискованных глупостей в жизни. Сегодня твердо считаю, что лучше бы тогда самолет разобрали и увезли.

Вскоре от командования 2 ВА пришло распоряжение откомандировать меня в академию.

В феврале 1946 года уговорил ехать с собой на учебу Михаила Бекашенка и Валентина Карлова. Вскоре мы уехали, простившись с личным составом нашего полка.

На КУНСе (курсы усовершенствования начальствующего состава при Краснознаменной Военно-воздушной академии) учился тогда золотой фонд командного состава ВВС: проходили подготовку офицеры на уровне командиров авиадивизий в чине генералов и полковников, здесь встретил даже полковника Литвинова, который был начальником училища в Одессе, когда я был там курсантом. Среди слушателей Академии 22-го приема были известные летчики-истребители нашей страны: трижды Герой Советского Союза гвардии майор И. Н. Кожедуб, сбивший в воздушных боях 62 фашистских самолета, дважды Герой Советского Союза Н. Д. Гулаев, С. Д. Луганский, А. Е. Боровых, прославленные летчики-штурмовики: Л. И. Беда, Т. Я. Бегельдинов и многие Герои Советского Союза.

В феврале — марте 1946 года из различных частей ВВС прибыли в академию дважды Герои Советского Союза Д. Б. Глинка, Г. А. Речкалов, П. Я. Головачев, Амет-хан Султан, А. И. Колдунов, А. Н Ефимов, М. В. Кузнецов, М. П. Одинцов, В. И. Попков и другие.

Итак, в 1946 году я стал слушателем академии 23-го приема, т. н. «золотой орды», где занималось 111 известных в стране летчиков, Героев и дважды Героев Советского Союза, храбро защищавших Родину, имевших огромный боевой опыт.

Мне и многим из моих однокашников довелось стать летчиками, офицерами, признанными мастерами воздушного боя, но не довелось как следует доучиться. У большинства за плечами был многолетний опыт войны, сотни боевых вылетов, выполнение сложнейших заданий и порой были забыты, утрачены простейшие знания по элементарным, т. н. общеобразовательным дисциплинам.

…Хорошо помню как я, Дмитрий Глинка и Амет-хан писали диктант на вступительных экзаменах в академию. Хотя диктант был по русскому языку, но Дмитрий использовал все богатство украинского правописания, я белорусского, а Амет-хан попеременно списывал у нас обоих, дополняя текст какими-то таинственными, одному ему понятными знаками. Помню, что по лицу молоденькой преподавательницы текли слезы, когда она раздавала расцвеченные красными учительскими исправлениями листы известным всей стране героям, лица которых при получении собственноручных творений, в свою очередь, заливала краска стыда… Мы были вторым послевоенным приемом и в академии к такому результату уже были готовы. Большинство из нас были направлены на полугодичный подготовительный курс в объеме 10 классов.

Уже во время учебы мы обнаружили, что в академии «занимались вредительством», хотя скорее всего это было всего лишь головотяпство. Дело в том, что в столовой нас кормили по норме № 2, явно недостаточной для летчиков, и после успешного окончания академии более половины слушателей медики списывали с летной работы, а отдельные выпускники заболевали туберкулезом. Посидев на полугодичной норме, мы дружно объявили забастовку и, пользуясь своими связями и известностью, пригласили «на беседу» главкома ВВС К. А. Вершинина, прибывшего в академию с начальником отдела кадров и членом Военного Совета. Вся наша группа, все 25 человек заявили о «вредительстве», заведшемся в стенах академии.