Лазарь Бронтман - Дневники 1932-1947 гг

Вообще за последние дни звонки Хозяина участились. Вчера, например, мы поместили карту военных действий, в которой Маляр продлил линию Мажино до Ла-Манша. Днем позвонил Хозяин и выразил недоумение: от кого французы защищались там — Бельгия это ведь их почти колония. Там за последний год были сооружены лишь небольшие укрепления. Ночью вызвали двух генералов. Сегодня поместили огромную карту на 3 колонки, дали специально генеральский обзор военных действий, кстати, с перепугу они сдали его только в седьмом часу утра. Обзор этот — фактическая поправка. На летучке эту линию назвали «линией Маляра».

Вчера Снегова вызвал к себе Жданов и сказал:

— Можете ли вы через два часа прислать 300 крепких спортсменов для разгрузки одного эшелона?

— Нет.

Тогда Жданов прочел ему сообщение из Гамбурга о том, что там мобилизованные в течение 40 минут 300 спортсменов разгрузили два парохода на рейде.

— Я заранее знал ваш ответ. Как же так?! Ну сегодня нам этого не надо, а завтра может понадобиться. Ведь вы руководитель 10-тимилионной армии физкультурников.

И дальше пошел неприятный для председателя Комитета Физкультуры и Спорта разговор. Жданов говорил, что он видел на Карельском фронте физкультурников. Они умели только ходить на лыжах, а обращаться с ними нет. Главное же — не умели падать. Подается команда: «Ложись!» — все ложатся, а целая группа торчит как палки, и «мы безошибочно знали, что это физкультурники». Перелезать через заборы не умеют на лыжах. «Они у вас какие-то оранжерейные», они привыкли к сервису, к обслуживанию: один идет на лыжах, а 10 человек его обслуживают, поят шоколадом, апельсиновым соком. «Да поймите вы, что на войне апельсиновых соков нет, там кровь!!»

Едва бедняга Снегов успел вернуться в комитет, его снова вызвали в ЦК, но этот раз в другой отдел, и сказали:

— Что вы чешетесь?! В Болгарии открывается международный футбольный турнир. Надо же туда послать команду!

Вообще это здорово: война полыхает, а мы в турнире участвуем. И самое интересное, что ЦК находит время этим заниматься.

Аннотация: Беседы с Коккинаки, Папаниным. Гибель «Малыгина» в Охотском море, его безрезультатные поиски. Поездка в Армению, встречи с лидерами республики. Посещение монастыря Эчмиадзин, встреча с Католикосом всех армян, экскурсия. Беседы с летчиками в Москве. Новый 1941 год. Поездка в Баку. Встреча с Багировым. Сталин и Большой театр. Отлет на о. Врангеля самолета Черевичного. Беседы с Коккинаки. Шахматный турнир чемпионата СССР. Назначение Л.К.Бронтмана начальником информационного отдела Правды. Совещание ЦК по художественной кинематографии.

Тетрадь № 18 03.11.40–25.05.41 г.

3 ноября 1940 г.

Девяти конструкторам-авиационникам присвоено звание Героев Социалистического Труда. Мне поручили написать опус о пятерке самолетчиков: Яковлеве, Поликарпове, Шпитальном, Микулине и Климове. Написал 200 стр. «Творцы самолетов» (см. Правду от 30.10.40). Беседовал из пяти с двумя Яковлевым в его наркомовском идеально чистом кабинете и Б.Г. Шпитальным (конструктор вооружений) у него на заводе. Запись бесед см. в блокноте. Обратно Шпитальный подвез меня до редакции. Когда я сидел у него — все время звонил телефон: поздравляли. Затем зашел секретарь:

— Борис Гаврилович, там цветы принесли ребята из подшефной школы. Поздравляют, зовут в школу.

— Давно они тут?

— Часа два. Молчат и ждут.

— Фу ты, батюшки! Во сколько у нас стрельба?

— В 6:30. А сейчас вы должны быть у Яковлева.

— Хорошо. Скажите им, что буду у них в 7:30.

В машине он рассказывал мне:

— Знаете, у Яковлева огромное преимущество перед нами, перед Поликарповым — он молод! Помните у Джека Лондона «Кусок мяса»? Как там сказано сильно о молодости! Люблю я Лондона.

— Когда впервые попал в Арктику, я поразился. В личных библиотеках полярников Дж. Лондон, Ф. Купер, вообще приключенческая литература занимает очень большое место.

— Это понятно. Ведь все они славят сильного человека. Люблю я эти книги.

Вчера решили дать снимок этой пятерки и беседу с Яковлевым о стимуле творчества конструкторов. Начал я утром обзванивать. Позвонил Поликарпову:

— Здравствуйте. Примите и мое, хотя и запоздалое поздравление.

— Огромное спасибо. Рад, что вас слышу. Ведь мы с Вами старые друзья. Зовете сниматься? Конечно буду.

Приехали все. Понимали, побеседовали со всеми (см. газету и блокнот).

За последние 3–4 месяца все наперебой спрашивают меня: что с Коккинаки? Говорят, что он разбился? Застрелился? Убит на финском фронте?

Первоисточником этих слухов послужило радио. Радио его хоронит уже второй раз. Когда хоронили Чкалова, то при выносе урны с прахом из Колонного зала диктор бухнул в эфир: вот несут урну с прахом Коккинаки. А второй раз, судя по рассказам, случилось так. Во время нынешней первомайской демонстрации с Красной площади диктор — писатель — объявил примерно так:

— Вот идет колонна авиастроителей. Высоко над головами подняты портреты знатных летчиков, отдавших свою жизнь на дело укрепления советской авиации. Вот несут портреты Чкалова, Коккинаки, Серова, Осипенко.

Так он попал в обойму мертвецов. Досужие радиослушатели, всяк по своему, начали комментировать это сообщение. Так как только-только закончились бои с Финляндией, то наибольшим распространением пользовался такой рассказ: во время выполнения боевого задания Коккинаки принял нашу дивизию за финскую. Он налетел на нее — и, вы понимаете, это же Коккинаки! (дань мастерству покойника!) — разбомбил всю дивизию в чистую. Прилетел обратно, узнал об ошибке и застрелился….

А Кокки даже и не был в Финляндии!

Слухи оказались настолько распространенными, что проникли даже в иностранную печать. Некоторые английские и американские газеты писали, что в боях с Финляндией убит известный русский летчик — генерал Коккинаки. Меня об этом спрашивали различные люди и в Москве, и в Чечне, и в Осетии.

Володя с огромным удовольствием выслушивает сообщения о своей гибели. Смеясь, указывает, что, очевидно, слухи дошли до избирателей, ибо писать стали гораздо меньше.

Несколько дней назад позвонил мне:

— Приезжай в картишки перекинуться с покойником!

Еще в июле-августе я предложил редакции обязательно написать что-нибудь о Кокки, развеять слухи. Редакция согласилась. Я сказал Володе. Он также дал согласие, но предложил, чтобы я приехал в хорошую погоду на завод и сам написал, что угодно. До отъезда на Кавказ я не собрался, ныне — в октябре снова поднял это дело.

— Ну приезжай, как будет погода!

Однако, как я, проснувшись, не позвоню в хорошую погоду — оказывается, он уже успел смотаться и сидит на земле. Наконец, не выдержав, я 31 октября позвонил ему: