Василий Емельяненко - В военном воздухе суровом

- И отчего бы это? Кошка ластится ко всем, а эта тенью ходит только за Наумовым... Ответил Васильев:

- Недаром в народе говорится: кошка - для дома, а собака - для человека.

- Это как понимать?

- Кошка - для всех, а собака, если уж одному поверит, то будет служить ему до гробовой доски. Не может она без верного человека.

- А человек без нее может?

- Человек все может... - помрачнел Васильев. - Человек - существо разумное. Он может рожь посеять, муку смолоть, хлеб из нее испечь... А может и нивы огнем спалить, жилье разрушить, по людям у противотанкового рва из автоматов строчить... От чего собака стала бездомной, подумали? Может, хозяин воюет, дом разбомбили, а остальных фрицы угнали...

...Рыжая быстро усвоила наши аэродромные порядки: на полосе приземления, где никому находиться не полагалось, она не появлялась; вдогонку за выруливавшим на старт самолетом Наумова не пускалась и не лезла под вращающийся винт штурмовика. Зато свой экипаж она каждый раз провожала в боевой полет и встречала не так, как мы. Вместе с Наумовым и летчиком Паповым она шла от командного пункта к их самолету. Пока летчик со стрелком надевали парашюты, Рыжая усаживалась поблизости на задние лапы и, задрав острую морду, призывно лаяла. После взлета она продолжала сидеть на прежнем месте: терпеливо ожидала возвращения "своего" самолета.

Когда же по аэродрому рулил возвратившийся самолет, собака преображалась: носилась по кругу, закладывая крутые "виражи", делала невероятные прыжки и кульбиты, радостно взвизгивала.

Увидев такое впервые, многие удивлялись:

- Мы отличаем самолеты по бортовым номерам, а как она-то "свой" угадывает?

- Если вблизи - так нюхом, а издали - предчувствием, - пояснил Васильев.

- Какое у собаки предчувствие?

- Я тебе не доктор... А до войны однажды сам убедился: мы спокойно спим, а собака воет. "Сбесилась, - думаю, - что ли?" А вскоре после этого как тряханет. Кровать - ходуном по комнате, ошметок штукатурки с потолка мне по лысине. Землетрясение... Во какое предчувствие!

Вскоре и мы убедились, что собака действительно умела издали отличать самолет Наумова от других. Тогда она приходила в восторг, встречая хозяина. Около самолета Рыжая становилась на задние лапы, передними упиралась Наумову в грудь, норовила лизнуть в щеку. Только в этих случаях стрелок легонько гладил ее по голове и отстранял.

...Запомнился пасмурный день, когда собака вдруг исчезла. Не появилась она вечером в столовой, не оказалось ее в общежитии воздушных стрелков под нарами. И на следующий день ее не было на аэродроме.

Все ходили понурые, неразговорчивые. В голову лезли слова, сказанные когда-то Васильевым о преданности "до гробовой доски". В тот день не было букетика ромашек на столе перед Сашей Чуприной, сама она бросала косые взгляды на приунывшего Наумова. Слетал он на боевое задание без "проводов" и "встреч", бродил по полю один...

На аэродроме Наумов всех сторонился. Лежал на пожелтевшей траве, листал измочаленную книжку. К нему подсаживались то Папов, то Васильев, то Саша Чуприна, но разговора с Наумовым не получалось. Тот глаз от книжки не отводил, на вопросы отвечал односложно.

Так прошло несколько дней.

Ранним утром летчиков и воздушных стрелков доставили на аэродром. Стояли около блиндажа в ожидании боевой задачи. Над соседним аэродромом загудели штурмовики, сделали круг и, построившись в колонну, прошли от нас стороной. Мы проводили их взглядом, пока самолеты не превратились в еле приметные точки и не растворились потом над мутным горизонтом за железнодорожным кладбищем.

И вдруг молчание было нарушено:

- Бежит, бежит Рыжая!

Действительно, со стороны кладбища в нашу сторону по бурьянам бежала рыжая собака. Бежала не резво и не напрямик, а петляла челноком, будто что-то вынюхивала в траве. Временами она останавливалась, поднимала голову, тогда сразу несколько голосов звали собаку: "Рыжуха, Рыжуха!" Собака на возгласы не обращала внимания.

- Не наша, - заключил Васильев.

Узнать Рыжуху было нелегко: бока впалые, хвост опущен. А она вдруг припала к земле и, крадучись, поползла на животе, виновато виляя хвостом. Лизнула Наумову сапоги, и тот молча погладил беглянку по шерсти.

...Шли дни, недели, один месяц сменялся другим. Запахло осенней прелью. По утрам на землю ложились густые туманы, наши сапоги блестели от обильной росы.

На исходе был сорок третий - год наших больших побед под Сталинградом и Курском. Войска Северо-Кавказского фронта тоже продвинулись от Орджоникидзе на 500 километров, но еще весной темп наступления резко снизился. Три общевойсковые армии подошли к мощному оборонительному рубежу немцев - "голубой линии", - который преграждал путь к Керченскому проливу и в Крым. Один фланг этого стокилометрового рубежа находился у плавней Азовского моря, второй - у Новороссийска. Наши многократные попытки прорвать оборону успеха не имели. Надолго задержалось наступление на Таманском полуострове.

Зато тогда на Кубани наша авиация впервые за войну выиграла воздушное сражение и завоевала господство в воздухе. Два месяца подряд с рассвета до темноты на всех высотах дрались наши истребители с вражескими самолетами. Потери понесли даже отборные эскадры фашистских истребителей "удет", "мельдерс", "зеленое сердце", переброшенные на этот участок фронта. Не выстояли фашистские асы перед нашими. Братья Дмитрий и Борис Глинки, Александр Покрышкин, Вадим Фадеев (знаменитая Борода), Николай Наумчик и десятки других летчиков отличились в этих боях. Вражескую авиацию уничтожали и в воздухе, и на аэродромах. За два месяца наши летчики совершили около 35 тысяч самолето-вылетов, вывели из строя 1100 вражеских самолетов, в том числе более 800 - в воздушных боях.

Теперь перевес сил в воздухе был на нашей стороне. В Крыму и на Таманском полуострове у противника оставалось 300 самолетов, а в нашей 4-й воздушной армии их было в два раза больше, да еще в ВВС Черноморского флота 450 машин!

Теперь - только на запад!

Однажды после подъема Наумов заглянул под нары и увидел там не одну свою подопечную. Она облизывала двух черненьких щенят. У одного белели только лапки, у другого кончик хвоста.

Наумов схватил с подоконника попавшийся под руку котелок, выскочил во двор и быстро вернулся. Котелок с колодезной водой поставил под нары. Потом появился с охапкой пахучего сена - сменил Рыжей подстилку.

Всполошились воздушные стрелки:

- Поздравляем, Рыжая, с наследниками! - Собака смотрела на них преданными глазами и в знак благодарности шевелила ушами. Но присевший на корточки Васильев нее же решил высказать упрек:

- Что же ты так опростоволосилась? Три дня в бегах была, а жениха себе не по масти выбрала...