Питер Пэдфилд - Секретная миссия Рудольфа Гесса

Под заблуждением предшественника Идена имеется в виду попытка Галифакса устроить переговоры через барона Бонда. На следующей неделе на деле Бонда Кадоган сделал лаконичную пометку: "Обратить внимание, что Геринг "приветствует любое сообщение с нашей стороны". Не сомневаюсь, что это так. Он хочет, чтобы мы искали мира. Но именно это он и не получит… Думаю, что распоряжение премьера об "абсолютном молчании" удовлетворяет всем целям".

Иден попросил Кадогана обсудить с ним эту тему. В результате Келли в Берне, Маллет в Стокгольме и Хор в Мадриде получили письменные указания. Три эти столицы, придерживавшиеся нейтралитета, были выбраны не случайно, именно оттуда наиболее часто бросались пробные камни. Им приказывалось: на все мирные инициативы и предложения отвечать абсолютным молчанием, однако обо всех попытках немцев склонить противную сторону к переговорам сообщать подробно.

Тем временем, однако, возник еще один канал через Карла Буркхардта из женевского Красного Креста, который, как выяснится, выступал в качестве посредника Рэба Батлера, помощника министра иностранных дел, и Хоенлове, примерно в тот период, когда пала Франция. Буркхардт, как его описывает Гарольд Николсон, встречавшийся с ним в начале войны, был "шведским аристократом со свежим цветом лица и щеголеватой внешностью". Иллюзий насчет национал-социализма он не питал. Он несколько лет знал всю нацистскую верхушку и главным источником энергии Гитлера считал ненависть. Но он понимал, что если войну не остановить, Россия и Америка тоже окажутся втянутыми в нее; как и Бонд, он придерживался мнения, что мировую катастрофу необходимо предупредить. 30 января в Аросе он навестил фон Хасселля. Фон Хасселль приехал туда, чтобы повидаться с сыном, а также в надежде на встречу с «Доктором», Лонсдейлом Брайансом, приславшим ему из Лиссабона телеграмму. Буркхардт рассказал ему, что недавно "от имени британских властей" (так записал фон Хасселль в дневнике) к нему обратился финский искусствовед, профессор Борениус, много лет живший в Лондоне. Он сказал, что мир на разумных условиях еще может быть заключен. Борениус был убежден, что этого мнения придерживается весь английский кабинет министров, хотя приход на место Галифакса Идена осложнил обстановку. Одно из двух: либо Борениус заблуждался, либо его намеренно использовали для распространения ложных слухов, потому что из всех членов кабинета, или комитета обороны, этих взглядов придерживались лишь лорды Ханки и Бивербрук, которые все еще не были полностью убеждены в том, что Ллойд Джордж и Лидделл Харт насчет войны не правы. За пределами кабинета этого мнения придерживались многие, но, не зная имени доверенного лица, не указанного в дневнике фон Хасселля, рассуждать на эту тему бесполезно.

2 февраля, вскоре после того, как Буркхардт сообщил фон Хасселлю эту будоражащую новость, в Швецию прибыл Альбрехт Хаусхофер; по какому делу он приезжал и с кем говорил, неизвестно. Его визит продлился до 5 числа. Герцог Гамильтон, взявший десятидневный отпуск вскоре после того, как письмо Альбрехта попало в ноябре в МИ-5, с 26 января по 4 февраля снова был в отпуске. И на этот раз, не имея доступа к его бумагам, невозможно сказать, где он находился и был ли приезд Альбрехта в Швецию к концу этого срока простым совпадением.

Интересно снова отметить, что удивительное количество папок министерства иностранных дел, закрытых для ознакомления до 2017 года, относятся именно к этому периоду; первые две датированы 5 или б февраля и, несомненно, содержат бумаги к или от сэра Сэмюэля Хора в Мадриде. Три следующие могут быть датированы 12 или 13 февраля, 20–22 и 28 февраля. Из ссылок на эти папки, содержащихся в открытых документах, ясно, что они имеют какое-то касательство к мирным инициативам по цепочке Бонд Геринг леди Барлоу — Ллойд Джордж. Кроме перечисленных, есть еще восемь недоступных дел, относящихся ко времени, предшествующему полету Гесса в Шотландию, и еще шесть охватывают период после той даты до июня, три из которых непосредственно связаны с полетом. Возможно, имеются и другие.

Хотя Гесс позже сказал сэру Джону Саймону, что с начала января по конец апреля не делал попытки полететь в Великобританию из-за британских военных успехов, на эти вещи был другой взгляд. Британия доказывала, что способна выигрывать и была далека от поражения. Продолжалась морская блокада держав Оси; в Северной Африке армия Уэйвелла одержала ряд побед над итальянцами; британские войска грозили захватить итальянские владения в Восточной Африке. В этом свете компромиссный мир больше не был позорным, как однажды определил его фон Вейцзекер. Заключить его, не утратив престижа, можно было на основе предоставления Германии свободы действия в Европе в обмен на свободу действия Британии в колониях.

Однако в министерстве иностранных дел все воспринималось иначе. Энтони Иден и другие официальные лица постоянного состава поддерживали бескомпромиссное решение Черчилля; так, на телеграмме из Мадрида от 12 февраля, в которой говорилось, что испанский министр авиации выразил мнение, что Британская империя восстановила свой престиж настолько, что может требовать заключения мира на выгодных для себя условиях, Ф.Г. (ныне сэр Фрэнк) Роберте, сделал пометку: "…немцы будут готовы заключить мир завтра на их собственных условиях… Это мы, кто, имея веские причины, несем ответственность за продолжение войны…"

Кадоган согласился. Но, несмотря на эту четкую линию и риторику Черчилля, несмотря на британские успехи в Северной Африке, сосредоточенные в Сити Лондона и палате лордов круги, знавшие что без помощи Америки и, возможно, России победы не одержать, не радовались, а испытывали все большее неудовлетворение. Ллойд Джордж по-прежнему считал себя их лидером. 24 февраля он написал лорду Бивербруку, что приближается время, "когда я считаю необходимым срочно встретиться и переговорить". Бивербрук навстречу согласился, поскольку написал: "Я очень хочу услышать ваше мнение по важным вопросам, выдвинувшимся теперь на первый план". Взгляды Ллойда Джорджа, как их преподносили, были все теми же, войну он считал грубой ошибкой, которую они продолжали совершать, а военный кабинет не давал реального направления. Время, по его мнению, работало на Гитлера, если Великобритания сумеет продержаться еще год, она станет слабее, а Германия сильнее. Однако каждый раз, когда он пытался склонить Черчилля к мирным переговорам, тот приходил в неистовство и начинал кричать: "Никогда! Никогда! Никогда!" "Уинстону нравится воевать", подытожил он.

Такой была обстановка, в которой Гесс задумал обойтись без предварительного зондирования посредством обычных посредников в нейтральных столицах, направленного в сторону правительства Черчилля, а лететь в Великобританию самому и обратиться к «оппозиции». Поскольку Альбрехта Хаусхофера он вызвал к себе 21–24 февраля, можно предположить, что именно в этом и состояла суть их беседы.