Людмила Ивонина - Мазарини

Герцогиня де Лонгвиль и Тюренн, тайно покинув Париж, отправились в Нормандию с целью взбунтовать провинцию. Губернатором Нормандии был арестованный Лонгвиль. Однако клиентская привязанность здесь уступила верноподданническим чувствам, и попытка Анны-Женевьевы не увенчалась успехом. Агенты Мазарини хорошо поработали в Нормандии. В результате герцогиня, Тюренн, Ларошфуко и мадам де Конде оказались в столь затруднительном положении, что вынуждены были просить помощи у испанцев. Особенно тогда отличился Ларошфуко: без устали созывал всех друзей и единомышленников, формировал полки, собирал деньги, где только мог. Герцог даже нанял на службу немецкого полковника Бенца с его наемниками.

У значительной части дворян еще сохранялось традициональное мышление, средневековый кодекс чести, который включал в себя соблюдение верности вассала своему непосредственному сеньору. Дело доходило до парадоксов. Чуть позже осаду одной из бургундских крепостей приехал посмотреть сам юный Людовик XIV. Сторонники принцев как должно приветствовали его с высоты крепостных стен и затем сразу же начали стрелять. Король подвергся серьезной опасности – в двух шагах от него был убит офицер его свиты.

Дело принимало серьезный оборот. На севере разворачивалось наступление испанской армии и Тюренна, а на юге Франции войска короля теснили кондеянцев. Гражданская война в королевстве вспыхнула вновь – началась Фронда принцев (1650—1653). Непосредственная угроза нависла и над Парижем.

В начале мая отряд сторонников принцев, одним из командиров которого был Ларошфуко, прорвался к Бордо, намереваясь там закрепиться. К этому времени ситуация в столице Гиени кардинально изменилась по сравнению с периодом парламентской Фронды. Бордоский парламент был удовлетворен условиями мира, чувствовал себя хозяином положения и не желал лишний раз ссориться с правительством. Но своекорыстная финансовая политика парламента способствовала неуклонному разрастанию конфликта между ним и жителями города, поддерживаемыми губернатором. Поэтому именно в Бордо Ларошфуко, герцог де Бульон и принцесса де Конде нашли убежище и поддержку. Без помощи Бордо весь конфликт принял бы оборот заурядного предательства клики аристократов, перешедших на сторону испанцев в разгар войны с ними.

Восстав, городской плебс Бордо открыл ворота армии кондеянцев. Парламент и городские власти не пришли приветствовать сторонников принцев, но и не сопротивлялись. Только один раз, когда испанский офицер привез от имени своего короля двадцать пять тысяч экю принцессе де Конде, парламент предписал ему немедленно покинуть город. 22 июня горожане окончательно заставили парламент заключить союз с кондеянцами.

В столь жестких условиях первый министр и королева отчаянно боролись. В столице было неспокойно: парламент вновь усилил нападки на кардинала и его политику. Раздавались голоса о необходимости освобождения принцев и изгнания Мазарини из Франции.

Заседание палат Парижского парламента, на котором обсуждался вопрос о Бордо, проходило при огромном стечении народа. Дворец правосудия был со всех сторон окружен толпами. Раздавались крики: «Долой Мазарини! Да здравствуют принцы!» Народ подстрекали к бунту переодетые офицеры Конде. Охрана герцога Орлеанского взвела курки в мушкетах и предупредила, что будет стрелять. Но не сделала этого. В ответ прозвучал призыв: «К оружию!» Герцог поспешил ретироваться, перед толпой один на один остался Гонди. Храбрый коадъютор не обратился в бегство, хотя ему проткнули кинжалом стихарь. Впоследствии о событиях этого дня он напишет только такую фразу: «В мелкой потасовке убили двух людей из охраны Месье». В итоге манифестантов с помощью людей де Бофора и охраны герцога Орлеанского удалось оттеснить.

Тем временем королевская армия осаждала Бордо в присутствии кардинала, королевы и Людовика XIV, который появился в Гиени в первых числах июля. После парижских событий герцог Орлеанский лично отправил посланца к Мазарини с просьбой как можно быстрее заключить мир с Бордо и возвращаться в Париж. Но это не так легко было сделать.

Армия короля столкнулась со стойким сопротивлением мятежников. Командовал королевскими войсками маршал де ла Мейер, но фактически всем распоряжался Мазарини. Кардинал проявил недюжинную стойкость и наличие полководческих способностей. Но один раз он все же сорвался. Когда де ла Мейер взял крепость Бэр, которой командовал Ришон во главе трехсот кондеянцев, Мазарини приказал повесить Ришона в трехстах метрах от резиденции короля. У Джулио от бессонных ночей и долгой осады уже лопалось терпение. На юного Людовика XIV вид повешенного произвел неизгладимое впечатление, возможно, в будущем породив в нем жестокость.

Около Бордо развернулась настоящая резня. Кардинал лично присутствовал на военных позициях. Армия короля состояла из восьми тысяч пехоты и трех тысяч конницы. После длительного боя маршалу де ла Мейеру удалось, наконец, взять предместье Сен-Сюрен. С обеих сторон вели сильный огонь – в стане кондеянцев насчитывалось сто двадцать убитых, в королевском лагере – около пятисот. Мазарини не жалел человеческих жизней ради победы. Перевес в конце концов оказался на стороне более сильного.

Казалось, пушечные выстрелы, произведенные в Бордо, были слышны и в Париже. Люди постепенно теряли интерес к политическим событиям. Хотелось тишины и мира. Любой ценой. Беспорядки лишь готовили почву для будущего торжества абсолютной власти. Самый тонкий из политиков того времени, Мазарини это интуитивно ощущал. Спустя год, находясь в изгнании, он имел немало времени, чтобы переосмыслить происшедшее. Тогда он четко сформулирует мысль, подходящую не только для Фронды: «Беспорядки, когда они доходят до крайности, неизбежно ведут к укреплению любой власти».

Парламент и народ Бордо сопротивлялись, пока надеялись на помощь Испании. Однако Филипп IV не спешил ее оказывать – беспорядки во Франции были ему на руку, поскольку сильно ослабляли противника в военном и финансовом отношении. Поэтому восставшие решили капитулировать, а точнее, заключить мир, ибо король в Бордо так и не вошел. Посланцы парламента выдвинули следующие условия: предоставить полную амнистию мятежникам, распустить армии с обеих сторон, кроме королевской гвардии, принцессе де Конде и герцогу Энгиенскому разрешить пребывание в одном из их замков, назначать губернатора в Гиени только с согласия народа.

Джулио Мазарини любил власть и умел ею пользоваться. Но его властолюбие никогда не доходило до мании – власть всегда служила ему, а не он ей. Кардинал понимал, что заключение мира с Бордо на продиктованных его жителями условиях будет означать лишь временную передышку. Положение в Париже принуждало его к уступчивости. Со дня на день можно было ждать известия о том, что парламент столицы под давлением очередного бунта потребует освобождения принцев. Кроме того, Мазарини имел встречу с герцогами де Бульоном и Ларошфуко, на которой те пытались склонить первого министра к решению освободить Конде, Конти и Лонгвиля. Как заметил в своих «Мемуарах» де Рец, «кардинал лишь потому не настаивал на полном усмирении бордосцев, что он… нетерпеливо стремился возвратиться в Париж». Лучше полупобеда-полупоражение, чем полная катастрофа.