Анри Труайя - Александр I

Став своего рода официальным институтом Библейское общество не замедлило отступить от своей первоначальной миссии. Вскоре в аристократических кругах вошло в моду предаваться исступленным молитвам по примеру квакеров. Впрочем, после пережитого во время Отечественной войны многие представители высшего русского общества обращаются к разным формам религиозной экзальтации. Официальная религия, закостеневшая в рамках узкого богословия, не удовлетворяет томящую их жажду нравственного возрождения. Глубоко религиозные, но не умеющие разобраться в своих душевных порывах, они подпадают под влияние франкмасонства, мартинизма, иллюминизма, пиэтизма. Голицын и Кошелев – франкмасоны. Александр разделяет гуманные идеи масонства, но, будучи помазанником Божиим, не может пройти через символический обряд посвящения и вступить в масонскую ложу. Он хоть и не допущен в масонское братство, получает наставления в оккультизме, как сочувствующий ему. Эти наставления совпадают с проповедями мадам де Крюденер: человек, затерянный в греховном тленном мире, должен сбросить грубую плотскую оболочку и душой слиться с Богом. Все события текущей повседневной жизни свершаются по воле Божьей. Все в ведении Библии – и внешняя политика страны, и ее внутреннее управление. «Россия – не нация, это церковь», – пишет графиня Блудова. Церковь со многими храмами и толпами верующих, охваченных страстными, не поддающимися логическому объяснению порывами благочестия. Все больше людей религиозных в приступах душевной тоски отворачиваются от традиционной религии, увлекаются таинственными явлениями и вступают в разного рода секты. Некоторые из этих сект соединяют мистицизм и садистские оргии. Секту скопцов, кастратов, возглавляемую Кондратием Селивановым, посещают из любопытства высокопоставленные чиновники, гвардейские офицеры, светские дамы, негоцианты. Селиванов принимает своих приверженцев в доме богатого торговца Солодовникова, приветствует гостей, восседая на золоченом троне, и, объявив себя «вместилищем Святого Духа, исходящего от Отца и Сына», предсказывает будущее, раздает благословения, дает советы. Перед дверьми его дома выстраивается вереница роскошных экипажей, запряженных четверкой или шестеркой лошадей. Голицын и Кошелев – его частные посетители. Его пророчества переданы царю, у которого они не вызывают опасений: он уважает любой поиск Бога. Свои взгляды он излагает в письме к маркизу Паулуччи, генерал-губернатору Риги, чинившему разного рода затруднения мадам де Крюденер и ее спутникам. «К чему нарушать душевный покой существ, которые только и делают, что предаются молитвам Предвечному и никому не причиняют зла? – пишет император. – Оставьте мадам де Крюденер и всех остальных в покое, ибо какое вам дело до того, кто и как молится Богу? Каждый ведет себя перед Богом в соответствии со своей совестью и сам ответствен перед Ним. Лучше молиться любым способом, чем не молиться совсем». Веротерпимость царя распространяется на старообрядцев, на молоканцев (то есть пьющих молоко), близких к английским методистам, на духоборцев, которые не признают ни священников, ни обрядов, ни догм, ни брака и опираются лишь ни Библию. Императорская милость не коснулась только иезуитов. Первой мерой против них было их удаление в 1816 году из Петербурга; знаменитый аббат Николь, директор лицея в Одессе, потерял свое место, отказавшись создать отделение Библейского общества среди лицеистов. В марте 1820 года все иезуиты в числе 380 человек были окончательно выдворены из России. В их лице страна теряла квалифицированных педагогов, но зато избавлялась от католиков, неутомимо обращавших в свою веру нестойких в вере православных. Какого накала достигло религиозное возбуждение умов, видно из донесения французского посольства: «Много светских женщин – большей частью тех, кто обойден вниманием мужчин, ищут удовлетворения своих чувств в мистической экзальтации. Они пишут письма императору, собираются вместе и читают такие книги, как „Чистая любовь“, „Астральная теология“ мадам де Гюйон, „Святые максимы“ Фенелона, труды Юнга-Штиллинга, баварских иллюминатов и знаменитого Сен-Мартена. Придворный издатель Сен-Флоран говорил мне, что не успевает удовлетворять спрос на эти сочинения. Если распространение Библии, изданной без примечаний и объяснений, подрывает основы всех христианских вероисповеданий, то мистицизм, который их заменяет, приводит к убеждению, что мир, нисходящий на душу, с любовью обращенную к Богу, оборачивается безразличием к велениям плоти, даже тем, которые пошлые умы считают самыми греховными».

Последовательница Селиванова Екатерина Татаринова основывает свою секту, обряды которой близки к обрядам вертящихся дервишей. Ее мать, госпожа Буксгевден, бывшая гувернантка царских детей, живет в Михайловском замке. Свои апартаменты она предоставляет дочери для молитвенных собраний, на которых читают Библию, распевают кантаты и предаются священным пляскам, пока не впадут в мистический транс. Татаринова, очень близкая к Библейскому обществу, принимает вместе со своими почитателями и его членов, среди которых Голицын и Кошелев. В белом, похожем на саван одеянии она, точно волчок, кружится перед собравшимися и, дойдя до полного исступления, глухим голосом изрекает пророчества. Царь жалует ей ежегодную пенсию в 6 тысяч рублей и соизволяет испрашивать у нее толкования скрытого смысла неясных изречений Ветхого и Нового Заветов.

Мистический туман застилает сознание Александра, он охладевает к делам внутреннего управления империей и ищет, на кого бы переложить бремя текущих дел, в ком найти помощника, которому он мог бы полностью доверять и на которого мог бы всецело положиться. Его выбор падает на бывшего гатчинского друга, свирепого Аракчеева. Александр, изменчивый по натуре, мечтательный, колеблющийся, впечатлительный, нервный, видит в этом человеке, надежном, словно вросший в землю утес, своего рода противовес смутным грезам, в которые погружен он сам. Даже физический облик Аракчеева заражает его уверенностью. Он не стал бы полагаться на человека, ловко скроенного, а этот точно сработан топором. Сутулый, с короткими, жесткими, как щетка, волосами, низким лбом, тонкими, плотно сжатыми губами, приплюснутым носом, мутными, холодными глазами, Аракчеев начисто лишен светского лоска. Образование его скудно, воспитание дурно, вкусы вульгарны. Аракчеев разъехался с законной супругой и завел любовницу, Настасью Минкину, жену какого-то матроса, особу дородную, грубую, распутную, большую охотницу до порнографических картинок. В одном из павильонов прекрасного имения Грузино стоило нажать потайную пружину, как появлялись спрятанные за зеркалами непристойные изображения. В библиотеке хранились эротические книги вроде «Нежные объятия в браке и потехи с любовницами»… Но господствующей страстью Аракчеева была служба. Молчаливый и жестокий, с трудом умеющий составить рапорт без орфографических ошибок, он придумывает подробные правила служебного распорядка и сам с маниакальной строгостью наблюдает за их буквальным исполнением. Его подчиненные дрожат от страха в его присутствии: он издевается над ними, оскорбляет, бьет. Их унижение доставляет ему наслаждение более острое, чем любовь. Он редко появляется в свете, зная, что аристократы презирают его, и ему нравится сбивать с них спесь. «Против Аракчеева… все, что имеет здесь вес, и все, что держится за все то, что имеет вес… Тем временем он все уничтожает», – пишет Жозеф де Местр. Аракчеев, по его собственному выражению, «без лести предан» царю. Александр сознает, что в лице Аракчеева имеет слугу, болтливости или предательства которого может не опасаться. Это автомат, готовый слепо исполнить любой приказ императора. Некий зонт, защищающий Его Величество от ливня. Вскоре Александр уже не может обходиться без Аракчеева. Он подолгу гостит в имении генерала Грузино и восхищается наведенным здесь образцовым порядком: безупречно ровными аллеями, тщательно подстриженными деревьями, аккуратными белыми башенками и размещенными повсюду императорскими эмблемами. Здесь каждая былинка, каждый камешек, так же как и каждый крестьянин, имеют свое раз и навсегда отведенное им место. И всегда наготове мокнущие в кадках с рассолом палки и прутья для наказания провинившихся, как и железные рогатки, которые надевают на шею. Так что никто и пикнуть не смеет. Для Александра Грузино – это образ рая на земле. Расставшись с Аракчеевым, он пишет ему дружеские, едва ли не нежные письма. Их общее прошлое в Гатчине времен Павла придает их отношениям оттенок грубоватого армейского братства. Трусливый на поле боя, Аракчеев не имеет себе равных в казарме. Он страстно увлекается ружейными приемами, надзором за чистотой спален, покроем мундиров, и Александр с удовольствием разделяет с ним эти причуды. Когда дело касается его полков, он не упускает ни одной детали. Медные пуговицы – его навязчивая идея. Он желает, чтобы его солдаты задерживали дыхание во время смотров, «чтобы не было видно, как они дышат». Его душа успокаивается, а нервы расслабляются при виде общего единообразия и симметрии. Когда он работает в своем кабинете, вид дурно очиненного карандаша или неровно положенной папки причиняет ему страдания. Зато ему приятно смотреть на два абсолютно одинаковых камина, на одном из которых стоит бюст Юноны, на другом – бюст Минервы, на свой стол, где в незыблемом порядке разложены гусиные перья и расставлены чернильницы, на совершенно одинаковые, крытые зеленым сукном столики, – каждый для определенного министра. Впрочем, в кабинете он принимает с докладами одного Аракчеева, который держит в руках управление всеми внутренними делами империи. Не имея портфеля министра, он обладает властью диктатора. Люди, принадлежащие к разным партиям, в один голос называют его «Змей-горыныч», «изверг», «злой гений России». Его сотрудники говорят, что он «трудолюбив, как муравей, и ядовит, как тарантул». Под эгидой Аракчеева Александр окончательно отрекается от либеральных проектов своей молодости. Бог, которому он отныне молится, это Бог порядка и угнетения. Соблюдение дисциплины становится первостепенной государственной задачей. Кое-кто поговаривает, что возвращаются времена Павла I.