Тамара Катаева - Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

Хотя и невозможно быть более талантливым писателем, чем Набоков.

Набоков отстаивал «как в романах, так и в жизни» – возможность «страстной любви, пленительной любви в рамках обычного брака. В подтверждение он привел отношения Кити и Левина у Толстого. На что Триллинг заметил, что роман назван не „Кити“ или „Левин“, а „Анна Каренина“».

ШИФФ С. Вера. Миссис Владимир Набоков. Стр. 315.

Литературовед Набоков, конечно, разбирался в иерархии сюжетных линий «Анны Карениной», но и нам намек понятен. Пленительная любовь, страстная – это в «обычном» браке Владимира Владимировича и Веры Евсеевны.

Обычный брак, который, правда, как все обычные браки, пережил пленительную и страстную любовь мужа к другой женщине, как обычно, когда муж оказался вдали от дома, в ход пошли обычные приготовления к другому обычному браку: знакомство с мамашей и пр. Потом Вера Евсеевна проявила строгость, и Владимир написал Ирине Гуаданини, парижской возлюбленной: верните, мол, все письма, в них нет ни слова правды. Месяц назад писалась страстная неправда.

Когда-то не играли с читателем, и Толстой не был постмодернистом. Не мог не сказать правды устами совершенной в художественном отношении тещи и получившей увесистый щелчок по носу Кити. В литературе Толстому пришлось расписывать красками простую, но главную идею, в жизни выбор красок перед ним не стоял: черное он называл черным, а белое – белым. Выбирал – белое.

Попробуйте поставить чету Толстых в парижскую ситуацию Набоковых. На каких условиях и во имя чего Софья Андреевна бы простила публичную измену?

Софья Андреевна не находила его писем к новым возлюбленным, не читала их, ее принято презирать за такие качества – но это ее брак был пленительным и страстным.

Может, Толстому не повезло с женой. Может, Наташе Ростовой не следовало бы так поражать эмансипированных старшеклассниц своими пеленками в четвертом томе.

На всякого мужчину всегда есть спрос. На нищего эмигранта с громкой славой в узких эмигрантских литературных кругах – тоже. Там в ходу эфемерные, но надо же иметь какие-то фишки; так дети играют в фантики, так играют на щелбаны – ценности: импозантность (Набоков гордо щеголяет перед знакомым иностранцем небрежно элегантным пиджаком, не зная, что тот забыл его у общих знакомых, которые, в свою очередь, облагодетельствовали бедствующего Набокова), литературное реноме (узок, узок, микроскопичен тот круг, который при взгляде изнутри кажется бесконечным космосом), и даже аромат былой значительности рода…

Набокова обкладывают точно по таким же правилам, как на настоящей охоте обложили бы любого Ротшильда: мать работает на пару с дочкой… При случае они могли бы предъявить доказательства, что не были самозванками. «Слезы струились по щекам Владимира, когда он признавался ее матери, что совершенно не может без Ирины жить» (ШИФФ С. Вера. Миссис Владимир Набоков. Стр. 120). В отсутствие жены в Париже они везде появляются вместе, в собраниях она сидит «опершись на его руку».

Наконец Владимир едет к жене, а вдогонку летит Вере анонимное письмо на четырех страницах, описывающее бурный роман. «Вера была убеждена, что письмо было послано матерью Ирины для того, чтобы ускорить распад семьи» (Там же. Стр. 118).

Вера простит это.

Вера была очень горделива. И как все женщины, имеющие это качество – «горделивость», или «гордость» сами по себе, не приложимые к каким-то обстоятельствам, проще бы их назвать фанаберией – она с легкостью идет на унижения, чтобы оттянуть на себя то, за что было заплачено горделивостью. «Вера видела во всем происшедшем свою вину. Ей казалось, она пренебрегла вниманием к мужу из-за того, что вынуждена была заниматься ребенком, а также из-за невыносимых материальных условий берлинской жизни» (Там же. Стр. 123).

Самые отчаянные героини в таких обстоятельствах детей топят, а чтобы заработать деньги на покупку мужа, идут в прачки. В красивых драмах они продаются сами. Это уже считается гордостью. Но других женщин не проведешь. «Мать Ирины этому ничуть не удивилась: она как раз предсказывала, что Вера станет шантажировать мужа и не отпустит его» (Там же. Стр. 123).

Впоследствии Вера утверждала, что ее реакция была проста: «Я полагала, раз он любит, то должен быть с любимой женщиной» (Там же. Стр. 118).

«Вера впоследствии яростно отрицала, что у них когда-либо случались скандалы. Она готова была поклясться, что сцен – о которых с сожалением пишет муж и которые Ирина и ее мать старательно записывали с его слов в дневники – вовсе не случалось».

Там же. Стр. 123.

Роман закончился так: «Ирина отбыла в Италию, убежденная, что Вере хитростью удалось удержать Владимира при себе».

Там же. Стр. 124.

Об этом не стоило бы писать так подробно и с иронией, читатель мог бы сам прочитать о Набокове, который «напоминал одного из своих героев, раздавленного собственной страстью, не способного избежать глубокого внутреннего разлада» и пр. – если бы он не вытаскивал на свет божий Льва Толстого.

В пленительной и страстной любви были трещинки. Владимир был замешан «в целой серии мимолетных связей – с немочкой, случайно встреченной в Груневальдском лесу; с подружкой-француженкой, с которой в 1933 году провел четыре ночи; с ужасной, трагической женщиной с чудными глазами; с томной дурой, которой он давал уроки и которая сама себя предложила; были еще малозначительные встречи».

Там же. Стр. 126.

Это не Вера разузнавала по крупицам. Это «Набоков перечислил все это, чтобы показать Ирине, что она на особом счету».

Там же. Стр. 126.

Роман с Ириной – на пятнадцатом году брака с Верой. Срок достаточный, чтобы понять, что ни хуже, ни лучше он не был и не стал. (Характер его притязаний впоследствии к американским студенткам можно не расписывать – кому интересно, те дочитают сами. Скажем только, что здесь тоже плюс на минус: отношеньица, конечно, были гаже, это минус, но страданий Вере они не причиняли – это плюс.)

«Вера упивалась мыслью, что при всей неоднозначности своей репутации Владимир славой вознесен на этой земле до небес».

Там же. Стр. 362.

Слава придет позже, но хорошие генералы женятся лейтенантами, а Вере, как хорошей генеральской жене, не приходилось выбирать.

Когда поднебесная слава достигла и ее, она стала выдумывать себе жизнь и играть с ней.

Вера Набокова категорически отрицала свою похожесть на Зину, героиню «Дара». «Вера, постоянно дистанцировавшаяся от Зины», «…и поскольку Вера никогда не узнавала себя в Зине – даже не признавала, что такое может быть» (Там же. Стр. 128). Единственный раз в книге приводится объяснение. «Разумеется, я не Зина, – категорически заявляла Вера. – Зина только наполовину еврейка, а я – чистокровная» (Там же. Стр. 125). Ужели слово найдено? Как все просто, а мы-то гадали: как бы найти простую и эффективную классификацию для литературных героинь? А вот он, истинный критерий.