СТИВЕН АМБРОЗ - Эйзенхауэр. Солдат и Президент

7 сентября Эйзенхауэр возвратился в Штаты. Хрущев прибыл через неделю. Два дня были заняты переговорами, официальными обедами, он совершил также облет Вашингтона на вертолете. Хрущев преподнес Эйзенхауэру сувенир — модель аппарата "Лунник Н", который только что был доставлен на Луну. Эйзенхауэр сначала думал, что Хрущев немного лукавит, но потом решил: "Возможно, он совершенно искренен". В своем вступительном слове на открытии переговоров Хрущев сделал наиболее важное заявление, оно касалось вопроса, который был у всех на устах, но его никто не хотел рассматривать как основу, на которой можно базировать политику. Мы не хотим войны, говорил Хрущев, и мы считаем, что вы знаете это. Эйзенхауэр это знал, как и то, что взаимное самоубийство не несет будущего. После этого у них фактически не осталось вопросов для обсуждения, поскольку во всех неразрешенных спорах — статус Берлина, Формоза, советское (и американское) вмешательство на Среднем Востоке, разоружение — каждый занимал позицию, от которой отходить не собирался*22.

Эйзенхауэр хотел обратиться главным образом к чувству историзма Хрущева, чтобы достичь относительного прогресса в каком-либо вопросе, вероятнее всего в вопросе запрещения испытаний. По его признанию лидерам республиканцев, он хотел сделать "одно большое личное усилие, прежде чем оставит свой офис, чтобы хоть немного размягчить советского лидера. За исключением Австрийского мирного договора мы не продвинулись в этом граните ни на йоту за семь лет"*23. Теперь он воспользовался возможностью высказать это Хрущеву лично. Хрущев с пониманием воспринял его слова, хотя считал, что движение в целях достижения компромисса должно быть с обеих сторон. На следующее утро Хрущев отправился в поездку по стране. Эйзенхауэр поручил Кэботу Лоджу сопровождать его. Поездка Хрущева была для средств массовой информации событием первой величины. Он высказывался на любую тему, и мировая пресса была тут как тут, не желая пропускать его приступы гнева и восторги, его заранее написанные комментарии и угрозы, его уговоры и выполняя его желание — постоянно присутствовать в газетных заголовках.

Кульминационный момент пришелся на 18 сентября, когда Хрущев выступил в ООН. Он был горд своей речью — по возвращении в Вашингтон он похлопал себя по карману и сказал Эйзенхауэру: "Вот здесь моя речь, и я не собираюсь никому показывать ее". Вот почему для Эйзенхауэра было полной неожиданностью предложение Хрущева о полном уничтожении вооружений всех видов, ядерных и обычных, в течение ближайших четырех лет без каких-либо условий контроля или наблюдения. Если Запад не готов пойти на такую радикальную меру, он готов продолжать переговоры по застрявшей проблеме запрещения ядерных испытаний, которая, по его словам, является "актуальной и полностью созревшей для решения"*24.

25 сентября Хрущев возвратился в Вашингтон. Он и Эйзенхауэр на вертолете вылетели в Кэмп-Дэвид на два дня для переговоров. Теперь была очередь Хрущева постараться произвести впечатление на Эйзенхауэра. Он держался весьма экспансивно при обсуждении положения Советского Союза с военной точки зрения и с точки зрения безопасности (в течение всей поездки он подкалывал Лоджа, говоря ему, как просто КГБ расшифровал наиболее секретные американские донесения, и намекнул, что у КГБ есть тайный агент, занимающий высокое положение в ЦРУ). Он утверждал, что русские строят более мощные атомные подводные лодки, чем американцы, что СССР имеет все бомбы, какие он хочет, и скоро будет иметь все ракеты, какие ему необходимы. Он хвастался, что общее их количество составляет "множество" и что, по его мнению, мелкие тактические ядерные заряды слишком дорогостоящи. То же самое можно сказать и об использовании атомной энергии в мирных целях. Хрущев сказал, что русские прекратили работы по созданию ядерных электростанций и вместо этого полагаются на газ, нефть и уголь. Но, как позднее Эйзенхауэр сказал Туайнингу, "Хрущев очень много внимания уделил громадным затратам на оборону, возвращаясь к этому вопросу вновь и вновь. Он неоднократно подчеркивал важность разоружения"*25.

Они долго говорили о второй мировой войне. Хрущев заверил Эйзенхауэра, что его старый друг Жуков чувствует себя хорошо. "Не беспокойтесь о нем. Он сейчас на юге Украины рыбачит и, как все старые генералы, возможно, пишет мемуары". Потом Хрущев затронул тему, которой Эйзенхауэр ждал, — американские дома и автомобили. Эйзенхауэр был разочарован более, чем когда-либо, потому что Хрущев сказал, что они не произвели на него никакого впечатления. Он был потрясен излишними затратами. Огромное количество автомобилей, по его мнению, лишь свидетельствует о потере времени, денег и усилий. Но Эйзенхауэр думал, что на него произвела впечатление хотя бы система дорог. Хрущев ответил отрицательно, так как в его стране нет необходимости в такой системе дорог, потому что советские люди живут близко друг к другу, не интересуются автомобилями и редко перемещаются. Американцы, заметил он, "по-видимому, не любят того места, где живут, поэтому они хотят всегда быть в движении, направляясь куда-то в другое место". Как он думал, обходятся дороже и строительство всех этих домов, и отопление, и ремонт, и уход за окружающей территорией по сравнению с многоквартирными домами в Советском Союзе*26.

Единственным положительным результатом этого визита была готовность Хрущева исключить малейший намек на конечный срок или ультиматум при упоминании о берлинском вопросе.

В течение всего 1960 года, как и во время двух предыдущих сроков пребывания в качестве президента, Эйзенхауэр значительную часть своего времени, своих усилий и престижа употреблял на сокращение расходов. В этом вопросе он добился некоторого успеха, большего, чем кто-либо из его предшественников. 1958 год, когда был спад, правительство закончило с дефицитом в 12 млрд долларов, но в 1959 году бюджет был выполнен с превышением доходов почти на 10 млрд долларов, и по мере восстановления экономики расходы на антирецессивные мероприятия были сокращены. В 1959 финансовом году Эйзенхауэр сократил расходы из федерального бюджета почти на 4 млрд долларов. В результате чистый доход составил 1 млрд долларов, и ожидалось, что в 1960 году он будет равен 4 млрд долларов.

Как и всегда, наиболее трудным оказалось сокращение расходов на военные нужды. Генералы и адмиралы были полны решимости первыми использовать достижения научно-технической революции, и в то же время они хотели иметь самый большой ядерный арсенал, самые совершенные системы доставки, самые мощные в мире военно-морской флот, военно-воздушные силы и большую мобильную армию. Они и их многочисленные сторонники могли выказывать чудеса красноречия при отстаивании своей позиции.