Александр Александров-Федотов - Ты покоришься мне, тигр!

Но тут снова осложнение. Звери дрессированы с правой руки. И когда я стал их вызывать на трюки левой, это им не понравилось. Сменив руку, я и заходить к ним должен был с другой, неожиданной стороны. А это невольно заставляло их перестраиваться на ходу и раздражало.

На исполнение трюков они кидались разъяренными бросками, всем своим видом и поведением показывая враждебность. Поэтому исполнение каждого трюка носило по-настоящему звериный характер.

Поступок Ули я должен был оставить без наказания, чтобы не зафиксировать в ее памяти этот эпизод и не укреплять в ней ненависть ко мне. Я следил за ее поведением, чтобы понять, было ли это простым капризом, или она решила объявить мне войну. Все последующие трюки в этом представлении Уля выполняла охотно, с присущей ей грацией. Спокойно вела она себя и в другие дни. Но если бы повторилась попытка нападения, то, конечно, пришлось бы с ней расстаться.

Конечно, читателю захочется спросить, как это я не боялся, что леопарды почувствуют запах крови и бросятся на меня. Но вся моя практика подтвердила то, что я вычитал в книгах. Леопарды, у которых плохое обоняние, никогда добычу по запаху не ищут, они не чувствуют мяса в двух шагах. Животные же, за которыми они охотятся, очень хорошо различают их резкий запах и спасаются бегством.

Леопарды, долгое время жившие в неволе, отвыкают от крови. Я давал им свежую кровь. Только некоторые пили, большинство и пробовать не стало.

Пускал я к ним живых кроликов. Их есть не стали. Ранжо сначала с кроликом поиграл, а потом выщипал у него шерсть.

Интересным в эпизоде с Улей было для меня еще и следующее.

Сразу же после нападения Ули ее супруг Нерро начал подозрительно поглядывать на меня со странным выражением на морде. По всему было видно, что он готов вступиться за даму сердца. Поэтому мне пришлось фиксировать его с удвоенным вниманием, буквально не спускать с него глаз. Я был очень доволен, что он подает мне сигналы и что заранее можно приготовиться к нападению. Подбадривая себя, я шептал:

— Я с тобой справлюсь, ты только попробуй напасть, уж я с тобой справлюсь!

И действительно, во время исполнения одного из трюков я сделал неловкое движение, и Нерро тут же ударил меня лапой, но, к счастью, только порвал рубаху да на теле оставил незначительную царапину. Я с силой рванулся вперед, чтобы не дать ему обнять меня другой лапой и притянуть к себе. Рубаха треснула, оторванный рукав повис. Но зато все мышцы были в целости.

Я выработал себе правило: если зверь меня схватил, нужно оторваться от него во что бы то ни стало, даже оставив в когтях кожу или мясо; все это можно починить и залатать в больнице, а жизнь будет спасена.

На этот раз Нерро отпустил меня только тогда, когда его обдала сильная водяная струя. Мне ничего не оставалось делать, как сорвать остатки рукава и продолжать работу в таком живописном костюме. Все это было очень романтично! Ну как же, укротитель выходит из схватки с леопардом с разорванной в клочья одеждой! Я бы и сам полюбовался на это. Но у меня страшно болела одна рука, совершенно бессильно повисла другая. Кроме того, я весь промок, — потому что вода попала не только в леопарда, но и в меня — и вывалялся в опилках. В общем, действительно, вид довольно экзотический. Но усилием воли довёл представление до конца, не обнаружив ни перед зверями, ни перед зрителями, насколько устал и как мучительно болят раны.

Это трудное представление хотелось довести до конца еще и по другим соображениям. Дело в том, что до меня в Ростове выступал укротитель львов и… без всякого успеха.

Действительно, с некоторых пор номера со львами проходят вяло, и редко захватывают публику. Часто говорят: «Львы — это скучно!» Возможно, работа с ними застыла в каких-то неподвижных рамках, кажется, что все трюки и комбинации уже исчерпаны. Да и сами львы — животные довольно спокойные и слишком благородны, чтобы излишне проявлять свой темперамент. Немалое значение имеет и то обстоятельство, что группы львов давно уже составляются из животных, родившихся в неволе в третьем и четвертом поколении. Поэтому их хищные инстинкты сильно притупились и они стали такими флегматичными.

Может быть, их надо дрессировать каким-то другим, более энергичным и возбуждающим способом, все время будоражить, а то они и сами дремлют и на зрителей сон нагоняют.

Вот почему директор Ростовского цирка восстал против аттракциона с хищниками, говоря, что они приносят цирку убыток и не пользуются популярностью. Управление цирками все-таки направило меня в Ростов. После задушевной беседы мы с директором поняли друг друга — зверей надо показать зверями.

На первое представление все билеты были раскуплены, но директор сомневался, соберет ли он столько же на второе. После дебюта, который я только что описал, народ повалил валом. Публика почувствовала, что леопард зверь настоящий. А укротитель… тоже парень не промах! Билеты нельзя было достать на все гастроли. Ну еще бы! «Порванный укротитель! Потоки крови! Борьба человеческого разума с инстинктом зверя!»

На следующих представлениях мне пришлось работать одной только левой рукой, а правая после операции была забинтована и висела на перевязи.

Интерес публики был понятен; поединок зверя и человека увидишь даже в цирке не каждый день. Думаю, что не стоит упрекать зрителя в кровожадности и любви к жестоким зрелищам. Окажись я слабым и растерянным, уйди с манежа — публика не пошла бы так охотно на следующие представления: кому интересно смотреть на дрожащего и растерянного человека.

Человек не растерялся, не сдался, он боролся до последнего — именно это и привлекло зрителя, именно в этом, я думаю, главный смысл подобных номеров. Я это говорю не для того, чтобы похвалить самого себя, но чтобы пояснить интерес людей к подобным сценам.

С каждым таким случаем углублялось мое понимание леопардов. Как ни причудлив их характер, как ни молниеносна смена настроений, но со временем я научился читать их загадочные «физиономии» научился разбираться в сложностях их мимики. Например, подметил такую любопытную особенность: в общении с человеком выражение глаз леопардов как бы усложняется. Мне никогда не удавалось подсмотреть в их общении между собой таких взглядов, какими они обменивались со мной.

За кулисами, когда мы одни, больше всего я люблю их смущать пристальным взглядом, которого звери никогда не выдерживают, хотя никакого магнетизма в моем взгляде нет. Они отводят взгляд в сторону, но не просто так, не равнодушно или недовольно, а с какой-то, я бы сказал, хитрецой, краем глаза продолжая за мной следить.

Я видел на их мордах, но здесь хочется сказать, физиономиях, то, что на лице человека мы называем усмешкой. Замечал у них кокетство, а порой и такие нежные взгляды, устремленные на меня, что так и хотелось спросить: