Михаил Филиппов - Осажденный Севастополь

— Как неверно? — запальчиво спросил казначей. — Вы, вероятно, сами считать не умеете. Пусть со всего света счетчики считают — ошибки нет-с.

— В таком случае извольте вторично пересчитать при мне.

— Послушайте, — сказал казначей, перегибаясь через стол и говоря вполголоса. — Деньги верны. Ну что вы шумите? Шесть процентов — это уж обычное дело!

— Извольте, — громко сказал Глебов, заметив, что штабс-капитан замыкает сумку и собирается уходить, — я готов вам дать шесть процентов, но пожалуйте мне расписку в том, что вы их с меня удержали.

— Да что вы, в самом деле, за детей, что ли, нас принимаете? — сказал казначей. — Какая тут расписка! Дай-ка вам расписку, вы сейчас начнете кричать: грабеж, взятки! А не верите мне, спросите господина штабс-капитана: я еще мало с вас требую, другие больше дают.

— Да уж без этого нельзя, — флегматически заметил штабс-капитан и ушел, прежде чем Глебов успел ответить что-нибудь. Видя себя наедине с казначеем, секретарем и сторожами, Глебов донял, что дело дрянь, но еще старался показать вид, что не сдается.

— В таком случае я денег вовсе не беру, — сказал он.

— Как вам угодно, — сказал казначей. — Михеев! — крикнул он писарю. Выдача кончена, печатай ящик!

"Восемьсот рублей еще куда ни шло, — мелькнуло в уме у Глебова, — в крайнем случае папаша из своих денег мне вышлет".

— Как же я могу без расписки? — сказал он. — Ну а что как батарейный командир не поверит, что вы удержали, и подумает, что я взял себе?

— Как не поверит? Он обязан вам верить. Вы офицер… А не поверит сам, другого спросит, все ему то же скажут. Ну вот что — это мое последнее слово, господин поручик. Чтобы не ссориться с вами, я удерживаю ровно тысячу сумма кругленькая, а вот вам еще шестьсот, извольте считать.

Глебов махнул рукой.

— Ну ладно, — сказал он, — давайте распишусь. — Пересчитав деньги и спрятав их в сумку, Глебов поспешил уйти, не подав руки секретарю, который так и остался с протянутой рукою.

— Ведь эдакая шельма! — сказал секретарь, когда убедился в том, что Глебов не услышит. — Верно, ему на девочек понадобилось шестьсот рублей, и ведь ловко стибрил! А я бы на вашем месте, Иван Трофимыч, ни за что ему не дал. Зачем баловать? Еще перед другими хвалиться станет, а нам убыток!

— Да не стоит из-за шести сотен связываться, — оправдывался казначей.

"Ну да и ты хорош, старый колпак! — подумал секретарь, взглянув на казначея с некоторым презрением. — Эдакого молокососа не сумел прибрать к рукам!"

Заметим, что батарейный командир не только поверил Глебову, но даже удивился, что с него вычли так мало…

Получив деньги, Глебов поспешил опять в гостиницу "Золотой якорь". Войдя в бильярдную, он увидел здесь группу офицеров, игравших с азартом в бильярд и в штос. Слышались различные возгласы игроков: то гневные, то самодовольные, смотря по тому, как кому везло в игре.

Пройдя в свой номер, Глебов застал брата все еще спящим и разбудил его, предложив пообедать.

— Только вот в чем дело, Алеша… Тебе придется заплатить за меня. Поверишь ли, у меня ни гроша денег.

— Неужели тебе так мало дали из дому? — сказал старший брат, знавший, что старик отец никогда не отпустил бы своего любимца Николиньку без приличной суммы. — А я еще у тебя хотел занять несколько сотен.

— Какое! Дела папаши плоховаты, — соврал младший Глебов. — Оброк мужики плохо платят…

Юному офицеру стыдно было сознаться, что полученную им кругленькую сумму он истратил частью в Петербурге на прощальных попойках с товарищами, частью по дороге на разные пустяки, вроде приключения с станционной Дульсинеей, которой он отдал предпоследний золотой. Делать нечего. Старший Глебов должен был позаимствовать сотенку из казенных денег и занял брату, взяв с него честное слово отдать, как только получит из дому.

Младший брат дал слово, но чувствовал себя обиженным.

"Что это, в самом деле, Алеша как будто не доверяет мне" — подумал он.

Вечером старший брат отправился в город за кое-какими покупками. Младший пошел в малую, так сказать интимную, бильярдную посмотреть, что там делается. Он уже кое-что слышал о здешних забавах. Посмотреть действительно стоило. На большом ломберном столе, за которым обыкновенно резались в штос, лежала в довольно откровенной позе и в довольно легком одеянии девица, вокруг которой столпились игроки. Для удобства ей даже подложили под голову подушку. Находя, по всей вероятности, обыкновенную игру не довольно привлекательной, веселые молодые гусары и пехотинцы придумали особую игру "с девицей". Среди военных (штатских было мало) выдавался полковой адъютант, блестящий молодой человек из довольно известной фамилии Дашковых, игравший роль банкомета. Девица заменяла стол: на ней метали банк, отпуская по этому случаю недвусмысленные остроты. Два генеральских сынка, судя по сходству родные братцы, постоянно понтировали и проигрывали.

Слышались возгласы: "Дана!", "Взяла!". Девица, по-видимому сильно уставшая, старалась казаться веселой, но иногда невольно меняла положение. Тогда раздавались крики:

— Ради Бога! Упадут карты! Как бы не спутать игры.

Почти все присутствующие успели уже порядком угоститься в буфете. Юному Глебову все это показалось весьма забавным, и он тут же спустил восемьдесят рублей из ста, данных ему братом.

Между тем внезапно не повезло и банкомету. С досады он стал метать карты так, что они поминутно падали с девицы на стол. Он проиграл последние сто рублей.

— Стойте, господа! — вдруг вскрикнул он. — А я забыл, что у меня сегодня с почты получены деньги! Васильев, друг любезный, стань на мое место, а я сейчас вернусь, и мы тут банчишко заложим! На славу!

Вскоре он возвратился с нераспечатанным пакетом. Это были четыре тысячи, только что присланные Дашкову богатой тетушкой. Достав пачки ассигнаций, Дашков повел игру с новым азартом, и юный Глебов был свидетелем, как он в течение часа проиграл все. У самого Глебова хватило благоразумия воздержаться от дальнейшей игры. Но в последовавшей затем попойке он, разумеется, принял участие и спустил последние двадцать рублей. Что там происходило, не стоит описывать. Достаточно сказать, что пили вино из большой мраморной ванны, в которую посадили ту же самую злополучную девицу, раньше заменявшую собою зеленое сукно.

Далеко за полночь младший Глебов пришел в номер брата.

— Где ты пропадал? — спросил тот. — Я по твоей милости опоздаю.

— Алеша, голубчик, ты будешь на меня сердиться: я хотел попытать счастья и проиграл сто рублей, которые занял у тебя.

Брат не на шутку рассердился и назвал его негодяем-юнкеришкой. Младший Глебов вспыхнул, но перенес обиду, так как сознавал себя кругом виноватым. Он не утерял еще способности краснеть и был хотя распутным, но, в сущности, добрым малым.