Михаил Филиппов - Осажденный Севастополь

Князь с Альбединским обошел раненых. В одной из палат лежал раненый офицер, как оказалось, Владимирского полка и подле него два солдата того же полка.

— Эти молодцы славно работали штыками, — сказал раненый офицер, указывая на солдат. — Если бы их не подстрелили в ноги, не взять бы англичанам наших двух орудий.

Меншиков знал, что государь строго приказал всем генералам исполнять правило Веллингтона: никогда не оставлять на поле битвы ни одного орудия в руках врагов. Поэтому он сильно поморщился от слов ротного командира, но, желая скрыть от Альбединского свою досаду, притворно выразил удовольствие и поздравил обоих солдат унтер-офицерами. Затем он поспешил опять домой, пообедал и вместе со всей своей свитой отправился в лагерь. Перед отъездом князь призвал своего ординарца — лейтенанта Стеценко и приказал ему ехать к Корнилову на Северную.

— Сообщите адмиралу, что я выезжаю в лагерь, — сказал князь. — Когда стемнеет, мы начнем известное Корнилову движение. Поспешите возвратиться назад. Вы останетесь при мне. Князь Ухтомский [84] Ухтомский Э. А. - мичман, сигнальный офицер штаба В. А. Корнилова. и другие, о которых я говорил вам раньше, причислены к штабу Корнилова. Они слишком молоды для того, чтобы их подвергать опасности нашего похода.

Накануне того дня, вечером, Корнилов был в самом мрачном расположении духа. Но он сел писать письмо жене, которой писал ежедневно хоть несколько строк, в виде дневника, отсылая журнал нескольких дней как одно письмо. На этот раз он писал, не зная даже, дойдет ли письмо в Николаев, так как, по слухам, сообщение с Симферополем было уже отрезано. Курьер поехал в Ялту.

Корнилов еще писал письмо, когда в кабинет вошел флаг-офицер Жандр. Видя, что адмирал занят, Жандр хотел уйти, но Корнилов, не отрываясь от письма, сделал ему знак остаться. Окончив и запечатав письмо, Владимир Алексеевич спросил Жандра: знает ли он, что Меншиков оставляет с армией Севастополь?

— Слухи носятся, Владимир Алексеевич, да трудно поверить…

— К сожалению, это истина, — сказал Корнилов. — Князь помешан на диверсиях и фланговых движениях. Под Алмою также без толку двигали войска с запада на восток и обратно, пока наконец неприятель не перешел речку!.. Делать нечего. Мы, моряки, остаемся защищать Севастополь: может быть, устоим против двадесяти языцев… Я вас хорошо знаю и уверен в вас, а потому от вас не стану скрывать трудности нашего положения… Вы знаете, с Северной стороны ретирады [85] Ретирада — отступление. нет, все, кто туда попал, ляжем навеки!

Жандр молчал. Корнилов также помолчал немного, быстро зашагал по комнате, потом снова сел и сказал задумчиво, как бы про себя:

— Смерть не страшит меня, а беспокоит одно только: если ранят… не в состоянии будешь защищаться… возьмут в плен!

Он снова зашагал по комнате.

— Владимир Алексеевич, — сказал Жандр после некоторого молчания. Осмелюсь ли я обратиться к вам с великой просьбой…

— Говорите, пожалуйста.

— Позвольте и нам, то есть вашим флаг-офицерам, перебраться с корабля к вам на Северную.

— Меня радуют ваши слова, — сказал Корнилов, — но я бы не хотел, чтобы со мною и вас всех перебили. Лучше вы разделитесь так: один — на телеграфе, один — на корабле, один — при переправе и один — при мне…

— Владимир Алексеевич, это невозможно! Добровольно никто из флаг-офицеров не останется на Южной стороне, когда вы будете на Северной.

— Ну так я отдам приказ, где кому быть, — сказал Корнилов.

На следующий день Стеценко явился к Корнилову от Меншикова с извещением, что князь выступает с армией. Стеценко застал Корнилова близ батареи № 4, в домике Меншикова, где теперь поселился Корнилов.

Корнилов не любил Стеценко, как и всех, кто слишком угождал Меншикову, хотя и ценил способности лейтенанта. Он принял посланного довольно сухо и спросил: едет ли он вместе с армией?

— Разумеется, — ответил Стеценко. — Светлейший велит мне быть неотлучно при нем.

— Передайте князю, что весь Севастополь будет с нетерпением ждать скорейшего возвращения его светлости, — сказал Корнилов. — Время теперь критическое, и без армии здесь сделать ничего нельзя. Да поможет Бог князю побить или хоть потревожить Сент-Арно, но, ради всего святого, пускай князь постарается как можно скорее вернуться в Севастополь. Передайте все это светлейшему!

— Слушаю, — по-армейски отчеканил Стеценко и поспешил к князю.

III

Часу в четвертом пополудни двинулись наши войска с Куликова поля, начав знаменитое фланговое движение, о котором впоследствии так много говорили и у нас, и за границей.

Войска наши шли не по дороге, а несколько левее ее, по каменистому грунту. Всюду виднелся колючий терновый и кизиловый кустарник, потом показался и молодой дубняк.

Войскам было приказано соблюдать тишину, а потому все разговоры, даже между офицерами, шли вполголоса.

Солдаты ограничивались большею частью короткими замечаниями вроде:

— Ну, жарко!

— Эх, леший, тут все ноги об камни обобьешь!

— Скоро ли вода-то, ребята, пить страсть хочется?

— А кто его знает?.. Разве знаешь, куда ведут?

— Куда прикажут, брат, туда и пойдем. Ну, натер ногу, шут ее дери… совсем разопрела.

— Смирно, кто там разговаривает? — раздается сдержанный голос ротного командира, и разговоры совсем прекращаются.

Показались какие-то белые домики, и наконец войска пошли по дороге к Бахчисараю. Князь Меншиков послал приказание Кирьякову сойти с Сапун-горы и соединиться с остальной армией. Сам же Меншиков со своей свитой устроил привал на хуторе Бракера, покинутом обитателями. Напившись чаю, князь еще несколько времени ехал верхом, но, обогнув Сапун-гору, пересел в экипаж и шагом поехал в хвосте колонны. Адъютанты князя, разосланные всюду, вновь подтвердили строжайшее приказание, чтобы движение было вполне секретное. Вероятно, потому было запрещено даже курить трубки.

Наступили короткие южные сумерки.

Вот по направлению к Мекензиеву хутору движется Тарутинский полк. Подошли к речке, которую пришлось перейти вброд. Вода наполнила голенища сапог, да и вообще купание в подобных обстоятельствах не представляло ничего привлекательного. Солдаты выбирали места, где можно было найти брод помельче, но начальство торопило, а какой-то плотный, скуластый полковник, несмотря на приказание говорить тихо, не выдержал и стал громко ругаться.

— Ему, братцы, небось хорошо, — прошептал один солдат, — сам на лошади, а ты иди как хочешь…

— Сказывают, брат, что как ни иди, а броду тут не миновать, флегматически отвечает другой солдат.

— Говорят, раз пять еще придется перейти… — уныло замечает третий.

Но все идут в воду не разуваясь, сапог липнет к ноге, по выходе на берег кажется, что к каждой ноге прибавилось полпуда весу. Пройдя далее, снова встретили гусар, которые стояли держа лошадей в поводу. Затем прискакал какой-то адъютант, поговорил с одним из полковых командиров, и полк остановился. Потом было приказано разместиться в кустах, для чего пришлось карабкаться по довольно крутым холмам, поросшим густым кустарником.