Павел Огурцов - Конспект

– И хам.

– И хам. Вы, наверное, более трезво, чем я, смотрите на жизнь… А мы с вами за все время ни разу не выпили. А я и без вас не выпивал. А вы?

– Не выпивал.

– И не тянет?

– Нет.

– И я прекрасно обхожусь.

– Григорий Георгиевич! Мне хочется уехать отсюда.

– Это вы напрасно. Везде одно и то же. Может быть, в другом месте нас приняли бы по-человечески, даже посочувствовали бы тому, как сложились обстоятельства, но результат все равно был бы тот же. Деваться некуда. А на Кавказе еще хуже – там сильнее чувствуется произвол. Знаете что? Сейчас нам с вами требуется хорошая разрядка, даже встряска. Какая уж работа! А какая погода! Пошли на Днепр.

– Ха! Прекрасная идея. Заодно отмоемся от нечисти.

– Совершим омовение. Только – чур! Никаких разговоров о Матюшине, о заводах и, вообще, о работе.

Купались, лежали, говорили на посторонние темы. Сабуров заметил, что я, несмотря на седину, выгляжу моложе своих лет, и это удивительно – за время войны все постарели. Предложил определить его возраст, и я ошибся: он выглядел старше своих лет. Спросил, как жилось на Урале. Я рассказал кое-какие эпизоды.

– Самодурство – страшная вещь. Особенно страшно оно на войне. И еще карьеризм, желание выдвинуться любой ценой. Сколько людей погибло из-за этого. – Начал рассказывать случаи, но оборвал себя:

– Не будем сегодня об этом.

Переключился на тему о дочке, рассказывал, что о ней пишет жена. Мне хотелось расспросить его об Эйзенштейне, но я постеснялся.

Заметили лодку, покричали, переправились на Хортицу и пошли по течению вдоль воды и по воде. Наткнулись на баны и удивились: зачем они? Разве берега острова не стабилизировались давным-давно? Догадались, что их соорудили одновременно с Днепрогэс из-за неравномерного сброса воды. Дошли до чистого песчаного пляжа, к которому вплотную подходил лес, купались, лежали на песке и на траве в тени. Потянуло в лес. Не захотелось таскать с собой обувь. Зарыли в песок мои ботинки, кирзовые сапоги Сабурова и заметили: под третьим кустом, если считать от высокого дерева. Углубились в лес. Это были плавни: лиственный лес с заливами, проливами, болотами и озерами. В болотах вода горячая, в озерах цвели белые лилии и желтые кувшинки. Когда подходили к какому-нибудь берегу, лягушки строем, как по команде, прыгали в воду. Шумели камыши, шумела листва на верхушках деревьев, жужжали пчелы и шмели. Видели ужей, шкуру гадюки, свернувшегося клубочком ежа. Собрали по букету цветов. Сабуров наколол ногу на какую-то колючку. Это был коричневатый шарик в твердых, длинных и острых шипах. Шарик Сабуров взял с собой. Позднее я узнал, что это – водяной орех, редкое реликтовое растение. За все время не встретили ни души. Ориентировались по солнцу и крутому высокому обрыву степной части острова, поросшему лесом, но когда стали возвращаться, не могли выбраться из этой чащи. Наконец, вдоль озера, а потом, раздевшись, через болото, пробрались к высокому обрыву, по его склону вышли к Днепру и снова выкупались. Смеркалось. Искали зарытую обувь. Кустов много, но от какого дерева считать? Вспомнили, что зарыли ниже пристани на противоположном берегу и выше устья впадавшей речушки. Отыскали. На Днепре – ни одной лодки. Можно было бы и переночевать, да очень есть хотелось – мы не обедали и не ужинали. Обсуждали – не подняться ли нам в степь – там из города виден поселок: может быть у кого-нибудь есть лодка, и нас переправят. От другого маленького поселочка, притаившегося на противоположном берегу и состоявшего из таких же лачуг, как и Мелюстиновка, отплыли две лодки и пошли вниз. Дождались, когда они приблизились, дружно покричали, и одна лодка свернула к нам. В лодке на веслах сидел крепкий седой старик с казацкими усами и люлькой, а на руле – мальчик.

– Сiдайте. Куди вас перевезти?

– На той бiк.

– Той бiк великий, то скажiть – куди саме.

– Та куди вам зручнiше. Нам аби на той бiк, а там ми вже самi дiйдемо.

– А куди вам йти?

– На майдан Шевченко.

– Тодi я вас перевезу до Дубового гаю, вам зручнiше буде.

Усталые, голодные и довольные, дома выпили чаю без хлеба и завалились спать. Утром по дороге в столовую, чувствуя сильный голод, я все прибавлял шаг. Сабуров от меня не отставал, что-то мурлыкал под нос, улыбался, казался довольным, чуть возбужденным, и глаза у него блестели. С чего это? Письма вчера не было. Неужели он радуется, что ночью нас не забрали как врагов народа? Неужели могут забрать? Мы никогда не говорили об этом, и от этих мыслей я отмахнулся.

У нас уже есть бухгалтер, секретарь-машинистка, пишущая машинка, угловой штамп и гербовая печать – почти все атрибуты учреждения. Нет только своего помещения; хорошо, что кабинет Муленко большой. Сабуров говорил с Беловолом, но помещение все еще не находится.

– Теперь и облкоммунхоз будет стараться от нас избавиться, – говорю Сабурову.

– Не надейтесь. Муленко этого не жаждет – ему без нас скучно, а для других – безразлично: мы им не мешаем. А доплату за уборку мы с Серафимой Тихоновной внесли в смету на расходы.

Серафима Тихоновна – бухгалтер, пожилая женщина, секретарь-машинистка – Антонина Ивановна, стареющая девушка.

Столы и стулья покупали на толчке и по случаю. Стульев сколько надо не достали, купили плетеное кресло и табуретки. Нет еще сейфа, и Сабуров печать носит с собой в кисете, сшитом Серафимой Тихоновной, и иногда кисеты путает – с табаком и печатью.

– Кладете под подушку? – спросил Сабурова.

– Могу вам доверить эту честь.

Писчая бумага – проблема. Киев не снабжает. Выпрашиваем: Сабуров – в облисполкоме, я – у Беловола, Серафима Тихоновна – в госбанке, Антонина Ивановна тоже умудряется где-то доставать. Черновики пишем на газетах поперек текста.

Стала выходить областная газета «Червоне Запорiжжя». Ведутся местные радиопередачи. Радиостанция – в Днепропетровске, одна на две области. В столовой прислушались к голосу молодой женщины за соседним столиком.

– Пробачте, це ви – «Увага, говорить Запорiжжя»? – спрашиваю ее.

– Не, не я, – отвечает она и густо краснеет.

– Конечно, вы, – говорит Сабуров. – Отчего вы стесняетесь? Что тут такого?

– Все меня узнают по голосу. Хоть молчи.

Мы засмеялись.

– Чего вы смеетесь?

Промолчать неудобно.

– А где лучше молчать? – спрашиваю. – В жизни или на радио?

– Лучше бы на радио. Да что поделаешь – это моя специальность. Не думала, что будут узнавать по голосу.

– Тяжело бремя славы? – спрашивает Сабуров.

За нашими двумя столиками засмеялись все, включая диктора, а за другими удивленно поглядывали.

Вернувшись из облисполкома, Сабуров сообщил, что нас просят запроектировать областную доску почета. На столько-то фотографий такого-то размера.