Павел Огурцов - Конспект

— Только не разбрасываться, — сказал я. — Что-нибудь одно.

— Тогда водку.

Выпили за Колю, и постепенно в разных концах стола стал нарастать гул голосов. Прошло какое-то время, и нам с Гориком чтобы разговаривать приходилось наклоняться друг к другу. Кто-то прокричал: «Тихо! Шпана, ша!! Против нас стоял парень и держал за ножки перевернутый примус.

— Кур разделывают так, — сказал он, когда стало тихо, поднатужился и оторвал от примуса ножку, обрызгав стол керосином. Сквозь смех слышен чей-то голос:

— Ты давно на бойне работаешь?

— Не собираюсь отбивать у тебя кусок хлеба. Вспыхнула перебранка.

— Ребята уже набрались, — сказал я.

Черт с ними! — сказал Горик. — Это он тренируется для работы в НКВД. Мы захохотали. Прошло еще какое-то время, и стало значительно тише. Посреди комнаты стоял Коля в окружении ребят и что-то им показывал. Раздались возгласы: «Ух, ты!»... «Настоящее золото?»... «Дай-ка подержать». «Открыть можно?»... Кто-то спросил:

— Откуда они у тебя?

Это — отца. Мы подошли к стоявшей группе. По рукам ходили золотые карманные часы. Они были массивные, с золотой цепочкой. Ребята, посмотрев часы, возвращались за стол. После того, как вернулся к столу Горик, Коля и я остались вдвоем. Я открыл крышку, под ней другую, несколько секунд смотрел на работающий механизм, закрыл обе крышки, открыл с другой стороны, несколько секунд смотрел на циферблат, потрогал щербинку на стекле, закрыл крышку, протянул часы Коле и, хотя видел часы впервые, тихо спросил:

— Торонько?

— Почему ты так думаешь? — так же тихо спросил Коля.

— А я жил у них.

— Я тебя очень прошу — никому не говори.

— Об этом можешь не беспокоиться — зачем мне говорить? — Я вернулся за стол, а Коля пошел с часами вглубь квартиры.

Прошло еще какое-то время. Я почувствовал, что хмелею, и сказал Горику:

— С меня хватит.

— Кажется, и с меня.

Мы пошли по квартире и в соседней комнате остановились возле широкого кожаного дивана. На нем я когда-то спал, когда жил на Сирохинской, а ночевал у Кропилиных. На нем умер дед Николай.

-– Настоящий тургеневский самосон, — сказал Горик. — Поехали!

Мы улеглись, и все вокруг меня поплыло. За дверью завели патефон, и Лемешев запел: «Обуяла тарантелла». Он пел «абуяла», иголку заело, и повторялось только «Абуяла». То ли запись неважная, то ли пластинка заигранная, то ли дикция нечеткая, и «Абуяла» воспринималось как вопрос в нецензурной форме. Мы засмеялись. За дверью взрыв хохота заглушил Лемешева, а потом — восторженный, переходящий в визг, голос:

— Не надо дальше! Давай сначала. Повторялось и повторялось.

— Ну, это уже патология, — сказал Горик. Под это повторение я заснул.

Меня разбудил Горик. Тишина. Светает. Возле нашего дивана — головы спящих. Спят на полу и в других местах комнаты.

— Давай их напугаем, — тихо говорит Горик. — Будто нам плохо после выпивки, и мы вот-вот... Понял?

— Не услышат.

— А мы попробуем.

Мы нагнулись над спящими и застонали. Никакого впечатления. Горик заревел. Кто-то из спящих возле нас замычал, кто-то перевернулся на другой бок. Но один из спящих поодаль сел и крикнул: «Черт знает что!» Горик перешел на тихий стон. Проснувшийся за ноги оттаскивал спящих от дивана, к нему присоединился еще один. Горик и я лежали на диване и как бы во сне тихо стонали.

Когда я проснулся, было совсем светло. Сел и прислушался. За открытыми окнами — тишина, если не считать чириканья воробьев, значит еще очень рано. Рядом сел Горик.

— По домам? — спросил он.

— В самый раз. Горик, лукаво улыбаясь, стал показывать на спящих и стоящую возле каждого обувь.

— Давай спрячем.

— Да зачем тебе это?

— А разве тебе не хочется? Ну, давай.

Мы подняли сиденье дивана, увидели разостланный брезент, под ним — рядно, под рядном — старое ватное одеяло, под одеялом — всякое тряпье.

— Вся обувь не поместится, значит, — только левые или правые, — сказал Горик.

Мы собрали не то левые, не то правые туфли и ботинки в этой и в других комнатах, в диване их Горик маскировал тряпьем, сверху положили одеяло, рядно и брезент, опустили сиденье и ушли, тихо захлопнув дверь на английский замок.

— Пусть ищут. Кто ищет, тот всегда найдет! — сказал Горик. — Не люблю таких орлов.

— И после паузы добавил: Вместе с твоим кузеном. Знаешь, было когда-то такое выражение бездуховность. Как говорит отец, — ее отменили. Это о них.

— Не обобщай. Ты что, во всех разобрался?

— Ну, может быть кто-нибудь из них и не такой. Как исключение. У нас на курсе соученики самые разные, но большинство все-таки лучше. А у вас?

— Тоже самые разные, и большинство — народ симпатичный. А со многими и поговорить интересно.

Вышли на улицу и разошлись. По дороге вспомнил золотые часы. Так вот где ценности Торонько! Отец не исключал такой возможности. То, что они не достались ГПУ — это приятно. А то, что часы у Коли? Не дожидаясь возвращения Торонько, его ценности пустили по рукам, а может быть и в расход — это нечестно. Но спокойно! Может быть они целехонькими хранятся у Веры, а Коле просто захотелось похвастаться по пьянке. Кто знает! Мне нетрудно предвидеть, что скажут и как поступят в любой ситуации Гореловы, но не Кропилины — тут я предсказывать не могу.

Болела голова. После завтрака я пошел к Коле в надежде похмелиться и никак не ожидал застать там такое зрелищ: у всех одна нога обута, везде идет обыск. При моем появлении раздался рев и крики: «Ага, вот он!»... «Где наша обувь?»…

Я помахал рукой.

— Спокойно! Водка есть? Снова рев и выкрики: «Сейчас получишь!»... «Водки ему!»... «Где наша обувь?»...

— Коля, похмелиться найдется?

Найдется. Пойдем. Коля обут в черные ботинки, а вчера был в коричневых туфлях. Столы неубраны. Мы садимся. Коля наполняет рюмки. Я спрашиваю:

— Есть еще желающие?

Желающие находятся.

— Ты вовремя пришел, — говорит Коля. — А то бы мне, как единственному, кто полностью обут, пришлось бы идти к тебе, а если бы не застал тебя, — даже страшно подумать, — ходить по всему городу собирать для них обувь. Куда вы ее запрятали? Или... или... Вы что, — унесли ее?

— Дай подумать... Нет, мы ничего с собой не несли. Значит, она где-то тут.

— Но где?

— Дай вспомнить.

Из комнаты можно было выйти в одну дверь и, обойдя квартиру, войти в другую. Так я и прошел медленно-медленно, кругом все осматривая. Диван на месте. Как же они не нашли? Они меня сопровождали, чуть прихрамывая. Изредка слышал: «Мы все обыскали»... «По несколько раз»... «Нигде нет»... «Это же не иголки»... Я пошел по второму кругу.

— Долго ты нас будешь водить?

— Надо вспомнить. На этот раз я сел против дивана, помолчал и в полной тишине показал на диван.

— Здесь.

— Там нет. Мы смотрели.