Анатолий Левандовский - Сердце моего Марата (Повесть о Жане Поле Марате)

Их было три сестры: Симонна, Катерина и Этьеннетта.

Они выросли в Турню, без матери. Рано овдовевший отец, простой плотник, заботился о них, как умел, и, несмотря на постоянную нужду, сумел всех троих обучить грамоте. Когда он умер, девушки уехали на заработки в столицу. Свою самостоятельную жизнь Симонна начала в прачечной, потом устроилась на часовую фабрику. Катерина вскоре вышла замуж за рабочего-печатника. Все жили вместе, дружной трудовой семьей, в доме номер 243 по улице Сент-Оноре.

В 1790 году муж Катерины работал в типографии, печатавшей «Друга народа». Тогда-то Марат и познакомился с сестрами. Они разделяли его взгляды, стремились помочь, чем могли; когда же началась его жизнь изгоя, он часто находил убежище и стол в их доме.

Симонна рассказывала мне, что полюбила с первого взгляда. Но она долго старалась не выдать своего чувства, Марат же ничего не замечал или опасался поверить тому, что замечал: ему, уже немолодому, больному человеку, так мало следящему за своей внешностью, бездомному, гонимому нуждой и врагами, казалось невероятным, чтобы красивая молодая девушка, которой он годился в отцы, могла испытывать к нему что-либо, кроме брезгливой жалости…

Но так уж получилось, что, когда он отдал себя целиком делу народа, его полюбила дочь народа, своей юностью, красотой, преданностью ему и его делу сумевшая скрасить горечь и боль последних лет его жизни…

…Она пришла, поняв, что настало ее время, что она необходима ему, ибо сейчас никто ее не заменит.

Марат возвратился из своего неудавшегося путешествия 27 сентября.

Он был полон энергии и хороших предчувствий. II когда 1 октября Законодательное собрание приступило к своим трудам, он, как бы вспомнив настроения лета 1789 года, приветствовал новых «отцов-сенаторов» и напутствовал их добрыми словами. Иллюзии рассеялись быстро.

Уже после третьего заседания новой Ассамблеи, когда депутаты дали торжественную клятву полностью соблюдать цензовую конституцию, созданную прежним Собранием, журналист с горечью констатировал в очередном номере «Друга народа»:

«…Эта комедия означает, что свободу похоронили. Цена вновь избранным законодателям совершенно такая же, как и прежним…»

Чтобы оценить смелость этих слов, замечу, что почти одновременно Дантон, неустрашимый Дантон, заявлял в Коммуне:

— Я буду всеми силами поддерживать конституцию, только конституцию, поскольку это значит защищать равенство, свободу и народ…

А неподкупный Робеспьер начал издавать газету, которую назвал «Защитником конституции»…

Да, Марат ни при каких условиях не желал стать житейски-благоразумным. И поэтому, хотя новое Собрание амнистировало всех политических деятелей и журналистов, проскрибпрованных после дела 17 июля, на Марата эта амнистия фактически не распространилась: легионы ищеек вновь шли по его следам, заставляя несчастного по-прежнему петлять и перебираться из убежища в убежище. В этих условиях «Друг народа» стал выходить все реже, а затем, после 15 декабря, его издание и вовсе прекратилось: у Марата иссякли силы и средства, он не имел больше ни типографии, ни помощников.

И тогда пришла Симонна. Она оставила прежние колебания: его нужно было спасать. Вместе с теплотой и любовью она принесла ему свои небольшие сбережения, отложенные за годы тяжелого труда. Марат принял щедрый дар своей великодушной поклонницы; и эти терпеливо собранные гроши оказались ценнее золотых слитков, ибо они пришли вовремя: они помогли Марату перевести дух и дождаться более существенной помощи от патриотических обществ.

Читатель, конечно, может, и вполне резонно, заинтересоваться: а где же в это время были мы, его единомышленники, ученики и помощники? Почему одной слабой девушке пришлось заменить когорту здоровых и сильных молодцов? И куда же девались эти молодцы?

Спешу ответить на все вопросы.

Во-первых, извините, читатель, но вы должны бы знать, что в некоторых случаях слабая девушка может оказаться сильнее Геракла. А во-вторых, нашей славной когорты практически больше не существовало. Правда, Фрерон, Демулен и другие после амнистии начали понемногу возвращаться, но каждый из них был но горло занят собственными делами и бедами. Мейе тщетно толкался в двери театров в поисках заработка. Ваш же покорный слуга на время вообще оставил политику: я как раз закончил свой курс, успешно сдал все экзамены, и Дезо отправил меня на несколько месяцев стажировать в госпитале города Мо. «Хватит прятаться за чужой спиной», — ворчал он, намекая на мою ассистентуру в Отель-Дьё, где без него я не провел еще ни одной самостоятельной операции. Отказаться от этого поручения я не мог, когда же принял его, новая работа в чужом городе, среди чужих людей поглотила меня целиком. В течение ближайшего полугодия я лишь несколько раз побывал в Париже, и то, исключительно из желания хоть мимолетно повидаться с моим учителем и Луизой…

Да не посетует на меня мой любезный читатель, если многие события капитальной важности с конца 1791 года ускользнули от моего внимания, а об остальных я могу рассказать не очень подробно, и не всегда как очевидец.

Но закончу о Марате и Симонне.

Их союз оставался свободным, он никогда не был оформлен ни церковью, ни мэрией.

— Мы венчались в необъятном храме природы, — говорил мне Марат, — и единственным свидетелем нашим стала Вечность!..

Он забыл прибавить, что была еще и бумага…

В моем архиве хранится копия записки, оставленной Маратом Симонне перед новым предполагаемым путешествием в Англию (опять не состоявшимся), записки в полушутливом маратовском стиле:

«Прекрасные качества девицы Симонны Эврар покорили мое сердце, и она приняла его поклонение. Я оставляю ей в виде залога моей верности на время путешествия в Лондон, которое я должен предпринять, священное обязательство — жениться на ней тотчас же по моем возвращении; если вся моя любовь казалась ей недостаточной гарантией моей верности, то пусть измена этому обещанию покроет меня позором.

Париж, 1 января 1792 года,

Жан Поль Марат,

Друг народа».

Это обязательство осталось невыполненным.

Долгое время, находясь на нелегальном положении, Марат не мог его осуществить по чисто формальным причинам, а потом оба супруга пришли к выводу, что это им и не нужно: они были счастливы и не испытывали необходимости в юридической скрепе своего счастья — их верная любовь и совместный труд являлись лучшей гарантией законности их брака.

Симонна не только доставила Марату средства, необходимые для возобновления газеты. Она помогала ему, все еще не рисковавшему выходить из дому, встречаться с людьми. Именно она свела Марата весной 1792 года с Жаком Ру, священником церкви Сен-Сюльпис, одним из самых энергичных патриотов секции Гравилье. Жак Ру, называвший себя «маленьким Маратом», был рад что-то сделать для «Марата большого». Он поднял в Клубе кордельеров вопрос о положении Друга народа, и клуб, остававшийся цитаделью свободы, принял решение поддержать публициста и обеспечить выход его газеты. «Сегодня, — писал председатель клуба Марату, — больше чем когда-либо, чувствуется необходимость энергичного выступления, чтобы разоблачить бесконечные заговоры врагов свободы и будить народ, заснувший на краю пропасти… Мы надеемся, что Друг народа откликнется на призыв родины, когда она особенно нуждается в нем…»