Иван Кожедуб - Неизвестный Кожедуб

В этом мастерски проведенном воздушном бою наши летчики сбили четыре немецких самолета. Лично Кирилл сбил два.

Внимательно слушаю доклад Евстигнеева. Он, как всегда, сдержанно и скромно рассказывает о своей замечательной победе.

Кирилл закончил доклад и устало улыбнулся. Командир поздравил его. Я на ходу пожал руку старому другу и начал докладывать Ольховскому о выполнении боевого задания. Когда я сказал ему о том, что не уверен, сбит ли ведущий, Ольховский заметил:

— Успокойтесь, ведущий сбит. Он упал невдалеке от наблюдательного пункта и разбился.

У меня даже усталость прошла…

Евстигнеев ждал меня. Мы вышли вместе, делясь впечатлениями о сегодняшних боях. Остановились у плаката. Пока мы были на командном пункте, еще несколько летчиков нашей части одержали очередные победы, и на плакате появились их фамилии.

Вечером партийная организация устроила митинг, посвященный боям, успешно проведенным однополчанами в этот день.

И так бывало часто. Приземлишься, идешь докладывать на КП о результатах боя и вдруг видишь плакат об успешном выполнении группой задания. О сбитых немецких самолетах, о результатах боя ведущий обычно кратко сообщал по радио на командный пункт, еще находясь в воздухе. Быстро, оперативно отмечали политработники победы летчиков в воздушных боях: за несколько минут они успевали оформить и повесить у входа на командный пункт, в столовой, в общежитии, землянках яркие плакаты, сообщавшие об очередной победе летчиков.

За семь дней горячих боев на самолете имени Героя Советского Союза Конева мне удалось сбить восемь вражеских самолетов. Тогда я написал рапорт колхознику Коневу:

Немцы придавали большое значение нашему участку фронта. Он прикрывал пути к центральной Румынии и на Балканы. Поэтому-то фашисты и стягивали сюда крупные силы.

Но, несмотря на все ухищрения немцев: они массировали свою авиацию на главных направлениях, активизировали действия истребителей-«охотников», — им все же не удалось добиться господства в воздухе. Их тактика разбилась о возросшее мастерство летчиков сталинской авиации. Им противостояла наши более совершенные тактика и стратегия, умение искусно осуществлять строгое взаимодействие воздушных сил.

Наступило временное затишье. Шла подготовка наших войск к наступлению. Больших воздушных боев уже не было, и мы летали главным образом в разведку.

Войска сосредотачивались на направлениях предстоящих решительных боев.

В период затишья мы изучали карту района предстоящих боевых действий. Изучали способы самолетовождения в горах, метеорологические особенности района. Мы готовили себя к боям и одновременно вводили в строй молодых, недавно прибывших к нам летчиков. И Евстигнеев, и Амелин, и я много занимались с ними на земле и в воздухе. Для молодежи это была такая же школа, какую год назад, перед боями на Курской дуге, проходили мы сами.

Как-то вечером, в конце июня, меня вызвали к командиру. Я заметил, что Ольховский чем-то взволнован.

— Товарищ капитан, сейчас пришел приказ о вашем немедленном вылете в Москву. В чем дело — не знаю. Мне кажется, что вы получите новое назначение… Завтра утром полетите в Бельцы. Вас проводит Брызгалов на «По-2»… Не могу вам передать, как я огорчен! Не хочется отпускать вас. Но надеюсь, вы скоро вернетесь.

Никогда я не думал о том, что меня могут отозвать из родного полка. И сейчас, еще не зная, зачем меня вызывают в Москву, беспокоился только об одном: чтобы меня там долго не задержали и скорее отпустили в полк

…Однополчане устраивают мне проводы. Смотрю на лица боевых товарищей, и меня охватывает тоскливое чувство, которое всегда испытываешь перед разлукой с близкими.

Утром все собрались около КП. Меня обступили старые друзья — Евстигнеев, Амелин, Семенов, Мухин, Брызгалов. У Васи Мухина лицо растерянное. Он держит меня за руку:

— Как же так… неужели надолго от нас улетишь? Беляев говорит мне тихо:

— Скажите несколько прощальных слов, ребята ждут.

Собравшись с мыслями, я говорю о том, как тяжело мне покидать родную часть. За один год и четыре месяца я прошел с ней трудный путь от первого боевого вылета до сорок пятого сбитого вражеского самолета.

Со многими товарищами я учился бить врага. Мы вместе вели воздушные бои над Украиной, освобождая ее от фашистов. Мы вместе преследуем врага за пределами нашей любимой Родины, внося свою долю в выполнение гениального стратегического плана Верховного Главнокомандующего.

Мы жили дружной семьей. Гордились победами друг друга. Росли вместе.

В полку, на фронте, я, как и многие мои однополчане, стал большевиком, членом партии Ленина — Сталина, которая воспитала из нас бесстрашных советских патриотов, помогла нам, рядовым летчикам, вырасти до командиров эскадрилий.

И Евстигнеев, и Амелин, и я — все мы пришли в полк в один и тот же день. Сейчас у комэска Евстигнеева на счету сорок восемь сбитых вражеских самолетов. У моего ведомого Мухина, прибывшего к нам лишь год назад, — пятнадцать сбитых.

Мне не верилось, что улетаю надолго, но все же я закончил так:

— Друзья! Если случится, что я не вернусь в родной полк, мы все равно никогда не забудем друг друга. Где бы я ни находился, буду всегда вспоминать вас. Мне всегда будет казаться, что крыло к крылу с вами бью врагов в воздухе. До скорой встречи!

Однополчане были взволнованы не меньше меня. Гурьбой пошли к моему самолету.

— Ну, верный товарищ, — говорю я, обнимая Иванова, — следи за моей машиной, пока не вернусь!

— Постараюсь, товарищ командир! А вы уж старайтесь поскорее вернуться, — отвечает Иванов.

«По-2» готов к полету. Влезаю в кабину. Как несколько недель назад, когда мы летели с Брызгаловым за самолетом Конева, сажусь за управление.

— Полетим еще разок, Паша.

Взлетаем. Над боевым аэродромом круг делать нельзя, но я все же делаю полкруга. Ребята машут мне руками, и я, внимательно осматривая воздушное пространство, беру курс на ближайший тыловой аэродром. Линия фронта осталась далеко позади.

Генерал, к которому меня направили в Москву, совсем еще молодой человек, встретил меня тепло, словно мы уже давно были знакомы. Он начал расспрашивать о положении дел на нашем участке фронта.