Иван Кожедуб - Неизвестный Кожедуб

Была назначена знаменосная группа во главе с начальником штаба. Титоренко и Азаров — ассистенты. Я — знаменосец. Мы заняли свои места на правом фланге строя.

Командир полка подошел к генералу и отрапортовал. Генерал-майор поздравил нас. Со знамени сняли чехол, алое полотнище развернулось.

Ликующее, мощное «ура» понеслось по аэродрому.

Знамя было вручено командиру полка.

Опустившись на одно колено, он торжественно поцеловал знамя. Мы тоже преклонили колени.

Командир полка начал громко, прочувствованно произносить слова клятвы гвардейца. Мы повторяли ее. Слитно, мощно звучала наша клятва, клятва воинов, готовившихся к последним, решающим боям.

Я принял знамя из рук командира, и наша знаменосная группа прошла перед всем строем. Каждый ряд встречал знамя громким, радостным «ура». То были прекрасные, незабываемые минуты.

Через несколько дней к нам на стажировку прибыл майор Яков Филиппов, способный летчик. У него еще не было боевого опыта, и мне поручили брать его ведомым на задания. Но вылетов было мало, поэтому Филиппов ходил сумрачный: он с нетерпением ждал приказа на вылет.

Наконец получаю задание в паре с Филипповым вылететь на «охоту». Получаем последние данные о наземной и воздушной обстановке в полосе, отведенной для «охоты». Делаю заметки на карте: здесь расположены вражеские аэродромы, зенитки, тут шоссе и железная дорога. Учитываю район действия наших штурмовиков и бомбардировщиков. Если в воздухе встретятся «илы» или «Петляковы», то почти наверное встретятся и вражеские истребители: они обычно стараются увязаться за нашими штурмовиками и бомбардировщиками.

Вылетаем рано утром. В воздухе спокойно. Вражеских самолетов не видно. Даже зенитки не стреляют. Углубились километров на шестьдесят в тыл немцев. Решаю атаковать наземную цель. Скорость у нас хорошая. Внезапно выскакиваем на железнодорожную станцию. Там на пути стоит до двенадцати эшелонов, несколько паровозов под парами. Сейчас зенитки откроют огонь. Не задумываясь передаю Филиппову по радио: «Делаем противозенитный маневр». Бросаем самолеты из стороны в сторону, и зенитки действительно открывают огонь, снаряды разрываются в хвосте машины. Надо идти на хитрость — подождать, пока состав не выйдет на перегон.

Отлетели в сторону. Наблюдаем. Зенитки прекратили огонь, но ни один эшелон не трогается с места. А время, отведенное на «охоту», подходит к концу.

Смотрю — на разъезде стоит еще один состав. Командую ведомому: «Прикрой, иду в атаку». Атаковать пришлось с бреющего полета. Открыл огонь — вижу, снаряды попадают в вагоны. Когда я проскочил над ними, меня качнуло — несколько вагонов взорвалось. Значит, эшелон был с боеприпасами. Филиппов — новичок, поэтому, когда мы вернулись, он без конца, рассказывал о нашей «охоте», о том, как мы попали под обстрел, и уверял, что все зенитки били именно по моему самолету.

— Видали, гады, что вы ведущий!.. А почему вы не атаковали эшелоны на станции?

— Нельзя увлекаться. Цель, конечно, была заманчивой, но нас в этот момент сбили бы. Для «охотника» очень важны предусмотрительность и выдержка.

Прошло несколько дней. Как-то утром после политинформации меня вызвали к командиру. Получаю приказ: срочно вылететь во главе группы в десять самолетов на 3-й Прибалтийский фронт.

В Прибалтике фашисты упорно сопротивляются. Но наши войска, несмотря на трудные условия — болота, леса, озера, — опрокидывают немцев. Враг отступает. На один из участков 3-го Прибалтийского фронта немцы перебросили опытных «охотников». Моя группа должна очистить воздух от вражеских самолетов, обеспечить свободу действий нашей авиации.

— Наконец-то дождался! — говорю я Чупико-ву. — Без настоящего дела надоело сидеть.

Он смотрит на меня и понимающе улыбается:

— Вылет назначен в десять ноль-ноль. Времени на сборы достаточно. С вами пойдет пассажирский самолет «Ли-2» с техниками. Можете взять с собой Зорьку.

— Очень хорошо, ребята будут довольны — всем «домом» полетим!

Получаю указания о воздушной обстановке на трассе. Пока техники готовят самолеты, собираю летчиков. Мы подробно рассматриваем карту, наносим маршрут, изучаем трассу перелета и район предстоящих действий.

Командир говорит напутственное слово, и мы идем к машинам, чтобы в последний раз проверить их

Ко мне подходит Хайт:

— Разрешите обратиться, товарищ командир? Я не лечу с вами… Вы будете над моими родными местами, над Ригой… — У него от волнения сорвался голос, он побледнел. — Бейте фашистов, товарищ командир! Вспомните меня, а я все время буду думать о вас.

Увожу Хаита под крыло самолета, успокаиваю его. Я слышал, что у него больное сердце.

— Тебе худо, Давид?

Он старается улыбнуться:

— Да, сердце пошаливает, надо клапаны заменить.

Вглядываюсь в умное, печальное лицо этого храброго паренька. Я знал, что до войны он жил в Риге с родителями. Его отец — краснодеревец. Мать занималась домашним хозяйством, растила сына. Когда немцы вторглись в Латвию, Хаиту было лет тринадцать. Он решил уйти в Советскую Армию и сказал об этом отцу. Тот одобрил его желание. Мать, рыдая, умоляла мальчика не уходить. Отец ее убедил. Давид, сговорившись с товарищем, вечером ушел из дому. У моста, занятого немцами, фашисты открыли по мальчикам огонь. Товарищ Давида был убит, а ему удалось убежать. Он добрался до маленького отряда рижан и с ними вышел в район расположения советских войск. Так Давид попал в нашу часть, стал «сыном полка». Здесь он вступил в комсомол. В полку Хайт чувствовал себя как в родной семье. Давид знал, что в Риге фашисты уничтожали еврейское население, и беспокоился о своих родных. Поэтому он так взволновался, когда узнал, что я лечу во главе группы летчиков на борьбу с фашистскими «охотниками», что буду участвовать в боях за освобождение его родного города…

Через час мы были готовы к полету.

Нас провожали летчики. Раздалась команда: «По самолетам!» Я пожал руки остающимся на аэродроме товарищам, обнял Давида и сел в кабину. Давид что-то взволнованно кричал мне. Мы взлетели и взяли курс на север…

Садимся на полевой аэродром на границе Латвийской и Эстонской ССР. Здесь район ожесточенных боев. Идет наступление наших войск на Ригу.

Самолетов на аэродроме немного — почти все ушли на боевое задание.

— Кстати прилетели, очень кстати! — говорили нам товарищи, находившиеся на аэродроме.

В это время приземлился «Ли-2», зарулил на стоянку, и до меня донесся дружный смех: вокруг «Ли-2» кубарем катался, приветствуя землю, наш взъерошенный, ошалевший от перелета медвежонок.

В штабе авиасоединения мне сказали: