Борис Садовской - Морозные узоры: Стихотворения и письма

В белый наш зал ухожу я с тобой,
К пальмам и кактусам взор устремляя,
Слышу вдали океана прибой,
Бег антилопы и крик попугая.

Мало отрады от пёстрых картин:
Небо изменчиво, море тревожно.
Да, но на острове был ты один,
В этом тебе позавидовать можно.

Тяжелый том классических страниц.
Каким предчувствием взыграло сердце,
Когда для их правдивых небылиц
Открылась в нем таинственная дверца!

И породнились с русской стариной
Создания Гомера и Шекспира,
И властно загремела надо мной
Чужих поэтов царственная лира.

Пускай забит балкон, пускай закат
Разводит по снегам узор павлиний:
На сердце у меня ручьи звенят,
Порхают бабочки, цветут пустыни.

Крестная этой весной привезла
Книгу о Роберте, Генрихе, Риде,
И о Гризельде, что верной была,
И о могучем красавце Зигфриде.

Гребень дракона и грива коня,
Кубки, мечи, ожерелье, тарелки.
Фауста жребий увлек бы меня,
Если бы не было дьявольской сделки.

Долгие дни незаметно прошли.
С книгой бегу в золотую аллею.
Падают листья, летят журавли,
Поздние мухи кусают мне шею.

Тридцатое число. Ноябрь уж исчезает,
И девяностый год готовится пройти,
А из Москвы журнал внезапно приезжает
В наш деревенский дом по санному пути.

И я схватил его, урок французский бросив.
Кружилась за окном серебряная пыль.
Вот гордый Николай и юный Франц Иосиф,
Вот сказка Данченки, вот Салиаса быль.

О, как взволнован я «Сентябрьской розой» Фета!
Волшебные стихи читает мама вслух.
Лампадка, тишина, смесь сумрака и света,
За голубым стеклом алмазный вьется пух.

Нет, этот сон не снится.
Как искуситель-змей,
Он вечно шевелится
На дне души моей.

В нем солнца взор лучистый,
В нем голубая тишь,
Над гладью золотистой
Сияющий камыш.

Забытые дорога,
Родные берега,
Волшебные чертога,
Веселые луга!

Младенчество и детство
Волнуются в груди.
Былых веков наследство
Кивает мне: гляди.

И в мимолетных взорах
Оно пережито,
Как призраки, которых
Не воплотит никто.

У широкого дивана
Долговязые часы,
За часами таракана
Осторожные усы.
Скучно розовой невесте.
Там, в окне, недвижный бег,
И дрожит на синей жести
Голубой далёкий снег.

Вдруг звонок: она вскочила,
Покраснела, ожила,
Занавески опустила,
Заглянула в зеркала,
Поиграла с сонной кошкой,
Передвинула диван,
Под её упругой ножкой
Звонко щёлкнул таракан.

В твоих стихах мое трепещет детство,
К счастливой родине припав на грудь.
Не ты ли мне помог принять наследство
И на тропу заветную свернуть,
Помог развеять облака печали,
Что сердце мучили и волновали?

В твоих стихах краса и мощь природы:
Болотный пар, шептанье тростников,
Курган в степи, ручья живые воды,
Крик журавлей, вечерний гул жуков!
Но, красоте мгновенной гимн слагая,
Стремилась к вечности мечта благая.

В твоих стихах у девушки прелестной
С холста глядят ожившие черты.
Она тебе с улыбкою чудесной
Передала нездешние цветы.
И ты, певец, внимал, склоняясь долу,
Земной любви к небесному глаголу.

В твоих стихах отрадна жизни ноша:
Рокочут гусли, шутит Грозный Царь,
С царевной в челноке плывет Алеша,
Смеются витязи, поет косарь.
Над ними небо в солнечной лазури.
Здесь тишина, здесь нет грозы и бури

Я выдержал экзамен; уж на мне
С гербом фуражка, новенький мундир.
Вдоль стен нижегородского Кремля
Тропинкой пробираюсь на Откос.
Однообразный бесконечный вид!
Осенней Волги пасмурная даль
Слилась с простором мутно-голубым.
Внизу стучит и дышит пароход,
Рыбачья лодка мчится по волнам.
Уж догорает слабая заря.
Вечерний жук мелькнул и вновь исчез,
Вдали шарманка затянула вдруг
«Дунайских волн» томительный мотив.
Однако скоро семь: пора домой.

Пушистая белеет борода,
Сияет ясный взор проникновенно-мирный,
Губа прижата пальцем, и всегда
Застегнут наглухо сюртук мундирный.

К обедне в праздник: лента и звезда.
Домовой церкви блеск, и хор, и голос клирный.
Ряды учеников. О, райский миг, когда
За херувимской дым потянется эфирный!

– Гаврил Гаврилыч, почему семи­-
угольник пишут с восьмеричным «и»?
Ты, пальцем ус прикрыв, ответствовал мне: «Дельно».

Директор-умница, директор-педагог,
Порядок ты любил, порядок ты берег.
И час его конца сразил тебя смертельно.

Ты был инспектор с головы до ног,
Осанистый, седой, высокий, в синем фраке.
Суровый окрик твой и дружеский упрек
Мы слушали, устав от беготни и драки.

Мне смутно помнится немецкий твой урок:
Bin zides Hundchen, повесть о собаке.
Ты в карцер запирал меня на долгий срок
И в стихотворчестве беспутства видел знаки

Спокойно-величав, в час шумных перемен
Ловил проказников и ставил их у стен,
Но отчего, скажи, глаза твои так кротки?

Ах, в доме у тебя, что год, то новый гроб.
Любимый сын пускает пулю в лоб,
Жена и дочери во власти злой чахотки.

Вот, круглолиц, румян и черноглаз,
С приветливой улыбкой, в светлой рясе,
Ты быстро входишь в наш уютный класс.
Какая тишина, какой порядок в классе!

И длится увлекательный рассказ
О снах Иосифа, о блудном свинопасе,
О том, как Моисей народ в пустыне спас,
О муках на кресте и о девятом часе.

Я помню институтский юбилей,
С гирляндами венков, цветов и вензелей,
Ты соприсутствовал смиренно двум владыкам.

Был архиерейский хор для нашей церкви дан.
И слушала толпа блестящая дворян,
Как лик торжественно перекликался с ликом.