Борис Садовской - Морозные узоры: Стихотворения и письма

Едва окончив университет,
В наш Институт ты был назначен сразу.
И скромно прослужил здесь тридцать лет,
Не выехав из Нижнего ни разу.

Умеренный и мудрый Архимед,
Ни фальши не причастный, ни экстазу,
Как математик, презирал ты фразу,
Любил охоту, был в душе поэт.

Всегда благожелательный и чинный,
Длинноволосый, с бородою длинной,
Ты бремя жизни терпеливо нес.

Я вижу, как проходишь ты Откосом,
В очках, прямой, костлявый, с длинным носом,
А за тобой бежит легавый пес.

Ни росту, ни манер ты не имел,
Словесник грузный в вицмундире старом,
Лишь вечно раздражался и кипел.
И был за это прозван Самоваром.

Составить хрестоматию сумел,
А собственную жизнь развеял паром.
Из-под очков пылали глазки жаром,
И носик, разгораясь, пламенел.

Переходя к запою от запоя,
Ты забывал, что в водке нет покоя,
Что граф Капнист взыскателен и крут.

Он в силу министерских строгих правил
В уездном городке тебя служить заставил.
Там на кладбище ты нашел приют.

Ты крепок, точно стиснутый кулак,
Красавец с темно-рыжей бородою.
Нейдет к тебе учительский твой фрак,
Не ладит галстук с грудью молодою.

Австралия окружена водою…
Набег Батыя нам грозил бедою…
Осада Трои… Рюрик был варяг…

Любил ты освежиться лишней кружкой.
Беспечный хмель за дружеской пирушкой
Румянил грубоватые черты.

Но педагогу не проходят даром
Занятия, приличные гусарам.
И с Институтом распрощался ты.

Полузадумчиво, медлительно, сурово
По классу носишь ты объемистый живот.
Тяжелый профиль, властный поворот,
Покрой солидный фрака голубого.

Что значит Βακτερια? Палка. Вот
Бактерия в буквальном смысле слова.
Δι δασκαλος και παις. Переведите снова…
Δι δασκαλος και παις. Читайте перевод.

Раз кто-то вытащил подушку из сиденья,
И провалился ты. Преступник не посмел
Сознаться. Я за всех, как жертва подозренья,
День целый в карцере безвинно просидел.

И вот кричу теперь в пространство без ответа
– Я не виновен, нет! Не я устроил это!

Бородка черная и розовый румянец,
Прищурены зрачки голубоватых глаз.
Ты с кафедры, смеясь, оглядываешь нас,
Мы за тетрадями проворно лезем в ранец.

Неясен смысл твоих латинских фраз,
Их сложный синтаксис, классический их глянец.
Неясно, кто ты сам: словак или германец.
Mehercule… Deabus… Nefas-fas…

Во франко-прусскую войну ты был уланом
И весело трубил. В атаку за тобой
Неслись ряды улан по нивам и полянам,
С французской конницей завязывая бой.

И в звуках твоего ликующего смеха
Мне чудится трубы раскатистое эхо.

Швейцарский гражданин, ты в Нижнем основался.
Экзамена на чин, раз пять передержав,
Не смог преодолеть. Без чина и без прав
Вольнонаемным ты учителем остался.

Являя сумрачный неумолимый нрав,
За шалости карал и злобно издевался,
Когда я невзначай в спряжениях сбивался,
С истрепанным Марго перед тобою став.

Хранишь ты бережно обычай свой французский:
К обеду свежий сыр, каштаны и салат,
Лафит или Бордо за утренней закуской.
Приплюснут красный нос, усы торчат.

Ты отвращение природное к французам
Во мне укоренил. Хвала тебе и музам!

Ты приносил, бывало, на урок
То пожелтелые из гипса руки,
То в ровных прописях красивых строк
Замысловатые фиты и буки.

А впрочем, у тебя не знали скуки:
Кто Купера под партой приберег,
Кто Гауфа. Там, сбросив гнет науки.
Играют в перышки. – Звонок! Звонок!

Как ветхое лицо твое поблекло,
Как стареньких очков чернеют стекла!
Я помню осень; позднею порой
Бредешь ты тихо улицей сырой.
Туманятся седые тротуары.
Куда ты шел, такой больной и старый?

Молодцевато стянутый сюртук,
Высокий рост, усы и вид парадный.
Гимнастика – наука из наук:
Ты в этом для меня пример наглядный.

— Мое почтение!.. Прыжок изрядный…
Сердечное спасибо… Полный круг!
Направо шагом марш! – И зал прохладный
Нагрелся вмиг от наших ног и рук.

Три раза в год здесь музыка грохочет,
Толпа гостей танцует и хохочет.
Вот с генеральской дочкой адъютант.
Вот с предводительшей губернский франт.
Мы, маленькие, тоже не скучаем:
Нас угощают фруктами и чаем.

Спокон веков ты прозывался Стриж,
Хоть на стрижа не походил нимало:
Из-под бровей высматривала мышь,
Щетиной плоской борода лежала.

Гуляя от учительской до зала,
Ты водворял в шумящих классах тишь
И без обеда нас сажал, бывало:
– Останься-ка… Уж больно ты шалишь…

Ты жил и умер вместе с Институтом.
Но, отдаваясь роковым минутам,
Не вспомнил ли в прорывах смертной мглы
Зал, коридор, обедни и балы?
Не вспыхнул ли на сердце с новой силой
Родного Института призрак милый?

Скажи, кто проходил вот этим перекрестком
Тому назад сто, двести, триста лет?
Не повторяется ль мгновенным отголоском
Неповторимого мгновения отсвет?

Быть может, гордый граф, напудренный, при мушке;
Сокольник с кречетом; приказный в парике.
А может быть, и сам Василий Львович Пушкин
Или сосед его с арапником в руке.

Купец, боярин, дьяк, монахиня, опричник,
Мелькая, тянутся сквозь вековую мглу.
Отсюда богатырь, подняв наличник,
Пускал в татарина пернатую стрелу.

И строгий Бонапарт с подзорной трубкой,
Нахмурившись, следил отсюда первый дым.
Модистка, может быть, бежавшая с покупкой,
Остановилась здесь с гусаром молодым.

Былого призраки, вы сердцу близки,
Но сосчитать вас в силах только
Тот, Кто наших дел, речей и помышлений списки
С начала времени на небесах ведет.