Куртис Кейт - Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

Для относительно нуждающейся пары это было почти равноценно прыжку со сковороды на раскаленные угли. Но перспектива жить в такой великолепной квартире порождала непреодолимое искушение. Квартира оказалась так просторна и наполнена воздухом, как и та, на рю де Шаналей, была тесна, а со своей панорамой из окон и самими окнами, полными неба, она выглядела, согласно определению Рене Деланжа, «сделанной специально для авиатора». Существовала только одна проблема – квартира была слишком большой. Отдельные предметы мебели, которые супруги смогли выцарапать из плена, безнадежно терялись на этом голом пространстве пола и стен. «Здесь и там – на расстоянии, – как выразился Анри Жансон, – посетитель рисковал наткнуться на кресло, огромный рояль, табурет, маленькую скамью, белый деревянный стол». Описание точно, насколько это можно представить, хотя в доме имелись также диван-кровать и больше чем один табурет: их было три или четыре, все окрашенные в зеленый цвет, одолженные им друзьями, чтобы как-то помочь заполнить пустоту. Консуэла завладела нижним этажом, где она теперь имела место расставить свои холсты и разложить стамески, в то время как Тонио выбрал для себя верхний этаж. Внутренняя лестница вела к очаровательной овальной гостиной, а несколькими шагами выше находилась библиотека или кабинет, со спальней по одну сторону и роскошной террасой – по другую. Встроенные книжные полки оказались настолько широки, что книги не сумели заполнить их полностью; и в то время, как несколько ветеранов боролись, чтобы выдержать вертикальное положение, многие другие валялись вповалку, от которых владелец вскоре отступился, бросив идею выстроить их в ряд. Его спальня была не менее хаотична, усыпанная, как обычно, экстраординарным ассортиментом несоизмеримых предметов: «Солдатская фляга, ботинок, галстуки, компас, электрические бритвы, бинокль, рубашки, повсюду американские журналы, негритянская маска, измерительные приборы, пара пинцетов, пачки сигарет» и, подчеркивает Жансон, «маленький пляжный зонтик».

Арендаторы гордились своим новым дворцом, так же как и появившейся его наиболее отличительной и выдающейся особенностью – дворецким по имени Борис, прохаживающимся взад и вперед между просторным вестибюлем и кухней на втором этаже с достоинством царского генерала, которым он ранее был. Лишенный чинов и званий, подобно многим своим товарищам по изгнанию, он был рекомендован мадам Андронниковой, матерью известного Принца, который и по сей день остается официальным переводчиком на русский язык в Музее современного искусства на набережной д'Орсей. Любые профессиональные недостатки, которые Борис, возможно, имел как дворецкий, более чем компенсировались его достоинствами повара: его салаты и борщи были широко известны, в то время как его аура великого вельможи, к вящему увеселению Сент-Экса, вызывала благоговение гостей, приученных к узости кукольного домика на рю де Шаналей.

Жизнь, хотя и далекая от розовой, начинала радовать. Прежде чем съемка «Южного почтового» была закончена, к Сент-Экзюпери обратился его друг Анри Жансон по поводу якобы «очень большого проекта». Александр Корда, киномагнат, только что выпустивший нашумевший фильм «Частная жизнь Генриха VIII», теперь готовился предпринять кое-что куда более значительное. Ни много ни мало – как история авиации, для которой он хотел, чтобы Жансон написал сценарий. История авиации? Это поразило Жансона как небывалый заказ, но, куда ни кинь, Корда был великим продюсером. Никакой клубнички! Он хотел работать, от альфы до омеги. С первого самолета… Нет, с первого полета до самого современного. Со времен Леонардо?.. Нет, со времен Икара…

– Икара? – изумился Жансон. – Но, мой дорогой Алекс, твой фильм будет идти сотню часов.

– Не бери в голову, мон шер Анри, – прозвучал великолепный ответ.

Жансон не был пилотом и знал об авиации немного, но его осенило: друг Тонио мог бы помочь ему. Кто-кто, а уж он был пилотом, поэтом и известным автором. Корду не пришлось долго уламывать, в то же время идея создания такого фильма взволновала Сент-Экса. За обедом, поскольку они встречались часто, его воображение, буквально опрыскиваемое божоле, улетало во всех направлениях. Клемент Адер в своей паровой летучей мыши! Братья Райт в «Ястребе Китти»… Вуазан на своем планере «Харграв»… Фердинанд Фербер… «И Блерио! – воскликнул он однажды. – Только подумать, Блерио комментирует свой первый полет через Ла-Манш… Великолепно!» Да, то, что надо.

Через несколько дней все трое расположились в частной проекционной комнате для просмотра старого фильма Пате, запечатлевшего историю эпохального перелета. Расположившись там со своими седыми бакенбардами, столь же торжественный, как президент банка или боевой маршал, Блерио наблюдал за мерцающим экраном, в то время как Сент-Экс и Жансон смотрели с любопытством на Блерио, глядящего в свое собственное прошлое. Закончился просмотр, они задали волновавший их вопрос: как бы он отнесся к возможности прокомментировать то, что они только что видели? Глаза старика вспыхнули от захватившей его идеи. Прекрасно! Они записали бы его голос… На днях… Когда они расставались, Блерио особенно тепло пожал руку Сент-Экзюпери, его глаза светились от переполнявших его чувств. И никто не подозревал в тот миг, что дни старого летчика сочтены и что через пару месяцев он унесет свой комментарий в могилу.

Через неделю или чуть позже Корда вызвал Жансона и Сент-Экзюпери в Лондон. Прием, как обычно, был королевский. Двухместный номер забронирован в «Савое», и тем же вечером были предложены места в театре. На следующий день они отправились в студию «Денхем», где Корда сказал:

– Я собираюсь показать вам, что мы уже сняли.

– Как! Фильм уже в процессе съемки?

– Так, пара коротких сцен, – признался Корда. Свет погас, и, к испугу посетителей, на экране появился британский актер в роли Блерио с нелепо маленькими усами, поднимающийся в макет самолета, который просто вонял почти явным папье-маше и клеем студии «Денхем». Сент-Экс и Жансон были настолько сбиты с толку, что вызывающе долго не проронили ни слова.

– Итак, как вам это? – спросил Корда.

– Гм… странно… – пробормотали в ответ.

Следующий фрагмент касался Сантоса Дюмона. Во время просмотра высокого роста тип плюхнулся на кресло рядом с Жансоном. Он был одет в двойку елизаветинских времен, а его нос, даже для тех грубоватых дней, имел экстравагантную длину. Глядя в темноту, Жансон наконец признал его:

– Привет, Лаутон.

Они обменялись рукопожатиями. Корда подрядил его – за колоссальный гонорар – сыграть роль Сирано де Бержерака. В то время как Сантос Дюмон приземлялся на экране, Лаутон шептал в ухо удивленного Жансона английский перевод известной баллады Сирано, произнесенной во время дуэли с Гише.