Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся

В компании Антонини и Мартано я тоже зашел в дом. Там уже были немцы. Тогда мы заглянули в один из подвалов. В нем мы обнаружили солдата, который лишился части ноги. Но он все равно намеревался попытать счастья и хотел идти, опираясь на длинную сучковатую палку, которую приспособил для этой цели.

Выбравшись из подвала, мы сделали несколько шагов и наткнулись на пять или шесть трупов, лежащих посередине темной дороги. Похоже, снаряд упал прямо на колонну.

Второй дом был уже покинут немцами. Мы разыскали огарок свечи и зажгли его. На столе стояли тарелки с остатками пищи - масло, мед, яблоки. Здесь я заметил одну странность: рядом лежала горка пуговиц с выбитыми номерами. Все они были перевернуты так, чтобы цифр не было видно. И лишь одна пуговица лежала цифрой вверх, причем это была цифра 13.

Снова на улицу. Мороз, казалось, усиливался с каждой минутой. На снегу чернели брошенные немецкие грузовики. Дорога пошла вверх, и вскоре город остался позади. У дороги стояла только одинокая изба или хлев. Мы решили, что вышли из города на юг или юго-восток.

В хлеву было темно и холодно.

Дальше простиралась бескрайняя степь.

Мы провели здесь много часов. В помещение набилось столько народу, что невозможно было пройти, чтобы не наступить на кого-нибудь. Приходилось часто подходить к двери, чтобы удостовериться, что мы не отстали от колонны. Привалившись к стене, я засыпал стоя. Потом я услышал, что кто-то зовет меня по имени. Хотя я пребывал в состоянии полусна, но тем не менее почувствовал: что-то не так.

Это был лейтенант Маэстри, командир 30-й бригады. Сильный холод вызвал у него сердечный приступ. Ему было очень плохо. Когда его люди сказали, что видели меня, он попросил меня подойти. Мне показалось, что он уже одной ногой на том свете. Антонини и я сели рядом с ним на землю. Больной лежал вытянувшись во весь рост на соломе.

Пламя горящих свечей лишь немного рассеивало темноту. Маэстри не шевелился, только тяжело и неровно дышал. Он жаловался на У, который всегда требовал от него невозможного, из-за этого он и надорвался. Он понимал, что останется здесь, на соломе, предоставленный собственной судьбе. Но надеялся, что, если остановка затянется, он успеет прийти в себя.

Его ординарец, молча приткнувшийся в сторонке, казался совершенно ошарашенным. Он никак не мог взять в толк, что командир настаивает, чтобы его здесь бросили. Но, к счастью для Маэстри, остановка затянулась на три или даже четыре часа, и ему стало легче.

В очередной раз выглянув на улицу, мы обнаружили, что хвост колонны уже в доброй сотне метров впереди. Пора было выходить на улицу.

Терпеть жгучий холод становилось все труднее. Сколько мы еще сможем выдержать, если после каждых двух шагов - часовая остановка? Сзади мы видели огромное красное зарево. Это горели немецкие склады. Наши склады никто не поджигал. Врач, оставшийся в госпитале (сам тоже многократно раненный), который немного говорил по-русски, получил задание объяснить врагу, что мы сохранили склады специально для наших раненых. Что с ними будет? Мысль о несчастных заставляла меня содрогнуться. Возможно, русские уже в городе...

Как медленно ползет время! Господи, помоги нам встретить рассвет!

* * *

Холод доставлял немыслимые страдания. Глядя на скрючившиеся, согнутые фигуры, я мало-помалу начал чувствовать, что перестал быть разумным и независимым человеческим существом. Я стал мельчайшим атомом страдающего человечества, крошечной частичкой вселенской боли и скорби. Позже я много раз думал об испытанном мной тогда чувстве, но так и не смог четко выразить его словами. Мы все индивидуалисты, и невозможно описать, что в какой-то момент собственное "я" становится не важным, растворяется в чем-то несоизмеримо огромном. Мы все возносили молитвы об искуплении грехов наших.

Когда наконец мы пошли быстрее, уже занимался рассвет. Я все время боялся, что придется снова останавливаться, но мы не снижали темпа. Очень часто на дороге попадались брошенные грузовики, засыпанные снегом. Прошел слух, что немцы держали нас так долго, чтобы использовать в качестве своеобразного щита, пока они пытались вдохнуть жизнь в эти машины. Основная часть немецкой колонны была далеко впереди.

Глава 29.

16 января

День еще не начался, когда мы пересекли оставленные позиции русских. Повсюду: в орудийных котлованах, на дороге - в общем, куда ни глянь, лежали тела русских солдат. Они уже успели застыть, превратиться в глыбы льда. Некоторые были в весьма странных позах. У одного, к примеру, были согнуты ноги, словно он стоял на коленях, а его руки вытянуты так, будто он целился в кого-то из ружья. Но только он лежал на боку и не имел в руках никакого оружия. Со всех сторон на снегу виднелись следы, оставленные гусеницами тяжелых танков.

* * *

Дорога пошла под гору. Этот участок мы преодолели почти бегом. В брошенном немецком грузовике лежал раненый немец: крупный, светловолосый и голубоглазый ариец. Он внимательно разглядывал всех, кто, пробегая, заглядывал в грузовик. На парне была новая белая форма. Кто знает, с каким настроением он облачался в это одеяние не далее как сегодня утром? А теперь не пройдет и нескольких часов, как оно станет его саваном.

* * *

Двигаться! Все время двигаться! Мороз снова усилился. Было не меньше 40 градусов. Наши лица облепил снег. На шлемах около ноздрей застыли корочки льда.

Дорога пошла вверх. Впереди слышались выстрелы, где-то неподалеку шел бой.

Время близилось к полудню. Дорога перевалила через небольшой пригорок и снова пошла под уклон. Вверх-вниз, вверх-вниз. Это напоминало американские горки. Такой рельеф местности должен был сохраниться до самого Беловодска.

* * *

Было видно, что далеко внизу деревенские хижины прижались с двух сторон к дороге. Ближайшие к ней горели. Между ними был установлен русский гранатомет, который обстреливал колонну на противоположном склоне - там сейчас находились немцы и дивизия Торино. Из колонны вели ответный огонь.

Нам придется пройти через эту деревню.

Мы прислушивались к очередям русских автоматов. Почти все итальянцы, имевшие оружие, шли в голове колонны. Немцы обещали поставить два батальона в арьергарде, но не сделали этого. Хотя, возможно, у них не хватило людей.

Антонини и я шли во главе дивизии Пасубио. Сначала старшие внимательно следили, чтобы солдаты Пасубио не смешивались с солдатами Торино. Но когда по нашей части колонны открыли огонь из автоматов, никто уже не мог удержать солдат, и они бросились сломя голову вниз по склону: кто бегал быстрее, тот вырвался вперед. Теперь вся колонна бежала, и пытаться установить порядок было бессмысленно.

Мы с Антонини старались держаться вместе.