Олег Царев - Роковые иллюзии

Бёрджесс был неуправляемым интеллектуалом, который растрачивал свои блестящие умственные способности на злоупотребление алкоголем и страстную приверженность левым политическим взглядам. Еще будучи студентом первого курса, он стал членом одной из подпольных коммунистических ячеек в Тринити. Марксизм имел особенно мощное влияние в «Обществе Апостолов», полусекретном братстве интеллектуалов, которое приняло Бёрджесса в свои ряды в 1932 году [463]. Прием его в члены устроил Энтони Блант, его гомосексуальный любовник, который был четырьмя годами старше и в то время занимался в Тринити исследованиями в области истории искусства, что в будущем вознесло его к вершинам этой профессии. Блант принадлежал к первому марксистскому поколению «Апостолов», включавшему Денниса Проктора, Алистера Уотсона, Хью Сайке-Дэвиса и Ричарда Ллуаллин-Дэвиса. Бёрджесс был необыкновенно пламенным новообращенным. Лорд Ротшильд, который также вскоре вступил в «Общество», сетовал на то, что, если только присутствует Бёрджесс, «мы без конца говорим о коммунизме, а это довольно скучно» [464].

Бёрджесс бросился в объятия более полнокровного марксизма, чем чисто интеллектуальное теоретизирование, привлекавшее его близкого друга Бланта; с его стороны это была подлинная идеологическая перемена убеждений, а не обращение к коммунизму как к символу новомодной приверженности левым взглядам. Как историк, Бёрджесс утверждал, что подверг глубокому изучению труды Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Он любил продемонстрировать свое знание теории диалектического материализма, приводя цитаты из текстов, что производило впечатление как на Орлова, так и на Дейча.

Хотя Блант пользовался марксистскими аналогиями в своих острых критических статьях на страницах журнала «Спектейтор», его собственное идеологическое преобразование происходило более анемично и шло скорее от ума, чем от сердца. «События, происходившие в Германии, стали доходить до сознания такого изоляциониста, как я, и я смутно начал сознавать, что мое положение не было вполне удовлетворительным», — объяснял Блант в автобиографии, написанной для НКВД в 1943 году:

«Когда я вновь приехал в Кембридж в октябре (1933 г.), обстановка изменилась. Я заметил, что постоянно связан с членами коммунистической партии, взгляды которых полностью отличаются от моих. Сначала я не делал никаких выводов, но постепенно я почувствовал, что… их взгляды на те предметы, в которых я разбирался, как, например, история, история искусства, не только представляли для меня интерес, но давали направление для истинного понимания предмета с научной точки зрения. Это чувство постепенно росло во мне также благодаря влиянию Бёрджесса, Клугмана, Джона Корнфорда и других, принадлежащих к этой группе. В конце концов я полностью убедился в правильности марксистского подхода к истории и другим знакомым для меня предметам.

Коммунисты считали, что я безнадежный человек. Это впечатление частично создавалось после того, как я начал выполнять нашу работу и пытался выполнить довольно трудную задачу: создавать такое впечатление, что я не разделяю взглядов левого крыла, и, с другой стороны, находиться в самом тесном контакте со всеми студентами левого крыла для того, чтобы подбирать нужных нам людей» [465].

Как показывают архивы НКВД, Блант признавал, что был склонен скорее скрывать, чем выставлять напоказ свой коммунизм. Бёрджесс же, напротив, нес свою принадлежность к коммунизму как знамя, чтобы показать, насколько далеко отошел — и идеологически, и духовно — от класса буржуазии, выходцем из которого он был. Ведя богемный образ жизни, одеваясь неряшливо, злоупотребляя алкоголем и наслаждаясь гомосексуальными приключениями, Бёрджесс к последнему году своей учебы приобрел в Кембридже известность как возмутительным поведением, так и своими политическими убеждениями. В дневное время он проповедовал доктрины коммунизма, а ночью ложился в постель с кем попало — будь то преподаватель, студент, официант из столовой колледжа или приказчик из городской лавки. Своим более сдержанным гомосексуальным друзьям он рекомендовал секс с «грубой клиентурой» в качестве средства, позволяющего ослабить буржуазные запреты. Поэтому на Бёрджесса едва ли пал бы выбор советской разведки, которая ценила в агентах самодисциплину, преданность и умение скрывать свои взгляды. Не случайно Филби указал имя Гая последним в своем списке, подозревая, что его друг слишком яркая и неугомонная личность, чтобы тайно работать на «антифашистское» подполье. Бёрджесс вообще оказался в этом списке лишь благодаря своему умению очаровывать и твердой преданности коммунизму. Эти качества, должно быть, произвели впечатление и на Орлова, поскольку его досье в НКВД содержит указание, что он обсуждал кандидатуру Бёрджесса как потенциального агента еще в августе 1934 года, когда вернулся в Москву, изучив ситуацию в лондонской резидентуре. Тогда он порекомендовал обратиться к Бёрджессу во время посещения им Советского Союза с группой из Кембриджа. «Проверка через наш второй отдел показала, что он уже уехал из страны, вследствие чего было решено побеседовать с ним на острове» — так на жаргоне НКВД называли Англию [466]. К моменту возвращения Орлова в Лондон в сентябре Маклейн уже находился на первом этапе процесса вербовки, и вопрос о том, начать ли серьезную разработку Бёрджесса, возник лишь несколько месяцев спустя. Как вспоминал Филби в своей автобиографии для КГБ, в конце 1934 года он присутствовал на встрече, во время которой его взгляды на пригодность Бёрджесса были детально обсуждены с Орг ловым и Дейчем. Судя по рассказу Филби, «Орлов был чрезвычайно твердым человеком, и, честно говоря, я не знал, что делать, потому что был новичок в этом деле». По словам Филби, Орлов считал, что Бёрджесс мог бы быть полезен, и поручил Филби обдумать, как лучше прозондировать его [467]. Советская разведслужба обнаружила, что гомосексуалистов можно использовать в качестве ценных источников информации, поскольку под угрозой сурового уголовного наказания им приходится часть своей жизни держать в тайне. Страх того, что эта особеннось их поведения раскроется, был столь силен у гомосексуалистов, работающих в правительственных учреждениях западных государств, что вступление с ними в контакт редко могло навлечь опасность, даже если советское предложение было отвергнуто. «Советская разведка достигла значительных успехов в среде иностранных дипломатов, имеющих склонность к гомосексуальным извращениям», — писал Орлов в своем «Пособии», отмечая, что большой процент гомосексуалистов в западных дипломатических службах позволял советской разведке «широко пользоваться этими неустойчивыми индивидуумами». Обнаружилось, что гомосексуалисты могли без труда заводить разговор на предмет вербовки с другими сотрудниками дипкорпуса, причем «с поразительным успехом». Страх разоблачения означал, что, даже если такие дипломаты отказывались сотрудничать, они никогда не доносили на своих вербовщиков властям. «Советские офицеры разведки поражались чувству взаимного уважения и подлинной лояльности среди гомосексуалистов», — писал Орлов [468]. Поэтому, хотя Бёрджесс, возможно, никогда и не стал бы дипломатом, Орлов мог предположить, что такой распутный выпускник Кембриджа все же проникнет в секретную сеть гомосексуалистов на Уайтхолле. Пока Орлов и Дейч обсуждали все «за» и «против» вербовки седьмого человека из списка Филби, Бёрджесс, опередив события, форсировал решение этого вопроса в свойственной одному ему манере.