Альберт Манфред - Наполеон Бонапарт

На следующее утро, как было условлено, перед тем как идти к Александру, все встретились за завтраком у Нея в его особняке. Мармон тоже пришел. В середине завтрака герцога Рагузского вызвал офицер. Через несколько минут он возвратился с бледным, искаженным лицом: «Все потеряно! Я обесчещен! Мой корпус ночью по приказу генерала Суама перешел к врагу. Я отдал бы руку, чтобы этого не было…»

— Скажите лучше — голову, и то будет мало! — сурово оборвал его Ней.

Мармон взял саблю и выбежал из комнаты.

Когда позже Ней, Коленкур и Макдональд были приняты Александром, их ждал уже иной прием. У царя был новый аргумент: армия против Наполеона, корпус Мармона перешел на сторону коалиции. Союзники отказывались признавать права династии Бонапартов на престол, они требовали безоговорочного отречения.

6 апреля, в среду, в два часа ночи посланцы вернулись в Фонтенбло и были сразу приняты Наполеоном. По выражению их лиц он понял, что произошло, но потребовал полного отчета. Позже, утром, он снова пригласил маршалов. «Начнем все сначала. Кто пойдет со мною в Альпы?» — спросил он. Все промолчали. Наступила долгая пауза. Впрочем, он и сам понимал, что ни жизнь, ни даже итальянский поход не повторяются.

Он подошел к столу и торопливым, неразборчивым почерком подписал акт отречения.

Маршалы откланялись; генерал Бонапарт — он уже не был после этого росчерка пера императором — поблагодарил их. Дворец Фонтенбло быстро пустел.

Вечером 6 апреля курсы акций Французского банка, котировавшиеся неделю назад в пятьсот двадцать — пятьсот пятьдесят франков, поднялись до девятисот двадцати — девятисот восьмидесяти франков. Такого огромного скачка на бирже не было уже многие годы. Некоторые ловкачи заработали за один день миллионы. Среди них был и герцог Рагузский — маршал Мармон.

Наполеон Бонапарт в огромном замке Фонтенбло почти один бродил по пустынным залам. Он внимательно читал газеты, следил за сообщениями о присоединении к новой власти Бурбонов маршалов Нея, Удино, многих других.

12 апреля он принял яд— цианистый калий. Со времени Малоярославца он всегда имел его при себе. За два года яд, видимо, выдохся. Наполеон мучился всю ночь, к утру сильный организм его взял верх. Позже он никогда не вспоминал о происшедшем.

Он подписал договор, предоставлявший ему в пожизненное владение остров Эльбу и сохранявший за ним звание императора. 28 апреля он выехал на Эльбу.

Незадолго до этого, 9 апреля, Байрон в письме к Муру писал: «Увы, мой бедный маленький кумир, Наполеон, сошел с пьедестала. Говорят, он отрекся от престола. Это способно исторгнуть слезы расплавленного металла из глаз Сатаны». Через несколько дней, 19 апреля, он записал: «Пишу — «рвотным порошком» вместо чернил, — что Бурбоны восстановлены на престоле!!! К чертям всю философию!» [1203] Байрон. Дневники. Письма, стр. 98, 93. Сто дней

Пьеса была доиграна до конца. Современникам осталось ждать нового представления.

Прошел год. Жизнь во Франции изменилась до неузнаваемости.

Когда 2 апреля 1814 года Талейран был «избран» или, вернее сказать, назначил сам себя главой временного правительства Франции, его государственная деятельность на этом высоком посту началась с несколько странных действий. Некоему Виллеру, человеку, пользовавшемуся личным доверием Талейрана, было поручено проникнуть в императорский дворец и там с помощью архивиста Барри изъять из личных бумаг Наполеона письма Талейрана. Виллер выполнил порученную ему миссию. Среди возвращенных князю Беневентскому бумаг были те, ради которых затевалась операция. То были письма, подтверждавшие прямую причастность Талейрана к аресту и казни герцога Энгиенского, а также его соучастие в похищении трона у испанских Бурбонов. Талейран, получив эти компрометировавшие его письма, предал их огню [1204] Е. Dard. Op. cit., p. 355–357; Ch. Dupuis. Le Ministere de Talleyrand en 1814, v. 1–2. Paris, 1919–1920; S. Fahmy. La France en 1814 et le gouvernement provisoire. Paris, 1939. .

Но Талейран спешил; его занимали в те дни многие заботы, и он не удосужился проверить, не остались ли копии его писем. Всегда столь предусмотрительный дипломат просчитался. У Наполеона дело было поставлено солидно. Наиболее важные документы сохранялись не только в оригинале, но и в копии. Благодаря этим копиям историки (и не только они) смогли узнать позже о всех действиях князя Беневентского.

Но почему Талейран, добившись предоставления ему полноты власти, начал с такой на первый взгляд второстепенной операции, как изъятие личных писем к императору? Талейрану это было нужно, чтобы уничтожить все доказательства его причастности к убийству герцога Энгиенского — Бурбона и к свержению испанских Бурбонов. К тому времени он уже окончательно укрепился в мнении, что необходимо восстановить власть Бурбонов.

Еще совсем недавно ни один человек во Франции, если не считать членов роялистской партии, скрывавшихся где-то в подполье, не допускал мысли о восстановлении власти Бурбонов. Было бы неверным сказать, что двадцать лет спустя после свержения монархии их ненавидели так же сильно, как в год, когда французский народ отправил на эшафот последнего короля этой династии Людовика XVI. Бурбонов просто забыли. Со времени свержения монархии прошло двадцать два года, старшее поколение не вспоминало о бывшей династии, новое поколение знало о ней лишь понаслышке. Большинству французского народа Бурбоны представлялись чем-то бесконечно далеким, перевернутой страницей далекого прошлого, седой стариной, столь же отдаленной, как время Пипина Короткого.

Трагический ход событий освободительных войн против наполеоновского господства заключался прежде всего в том, что, тогда как главные издержки борьбы выпали на долю народа, ее плодами воспользовались силы реакции. Национально-освободительное движение, поднявшееся против французского ига в Европе, никогда не было однородным. В антинаполеоновской борьбе причудливо сочетались две разные и в какой-то мере противоположные тенденции. Та двойственность — своеобразное сочетание национально-прогрессивного и реакционного, которое проявилось раньше всего и ярче всего в Испании, как справедливо подчеркивал Маркс, была присуща всем антинаполеоновским войнам за независимость. Народ был основной силой, сломившей военное могущество империи и низвергшей французское господство в Европе. Народ представлял главную силу испанской освободительной борьбы. Народ был главной силой Отечественной войны 1812 года, нанесшей поражение наполеоновской армии и уничтожившей «великую армию».

Со времени Фридриха Гентца иные из историков говорили: при чем здесь народ, если наполеоновская армия была разбита армиями европейских держав? Но армии европейских держав, раньше проигрывавшие сражения Наполеону, а теперь бравшие над ним верх, смогли достичь победы лишь потому, что они опирались на поддержку народа, представляли сами в значительной мере народ и, наконец, выполняли народное дело — освобождали свои страны от чужеземного гнета.