Анатолий Кожевников - Записки истребителя

Выполняя сложные маневры, стараюсь выйти из-под удара и занять выгодное положение для стрельбы. Мне удается зажечь один "мессершмитт", но это не останавливает фашистов. Они наседают еще яростнее. Два "фокке-вульфа" присосались к хвосту моего "яка", как пиявки, остальные атакуют с разных направлений. Мне бы достичь облачности, тогда, возможно, и удастся оторваться.

Делаю восходящую спираль. Фашисты с коротких дистанций беспрерывно посылают длинные очереди. Вот-вот им удастся взять нужное упреждение, и тогда их эрликоны разнесут мою кабину... Уже край спасительной облачности. И вдруг сильный треск - с приборной доски сыплются стекла, двигатель дает перебои, по полу потекло горячее масло.

Прижавшись к бронеспинке, я все-таки вхожу в облака. Самолет ранен смертельно. Из патрубков начинает вылетать пламя, мотор ежесекундно может заклиниться. Делаю в облаках разворот. С остановившимся винтом в крутом планировании теряю высоту. "Мессершмитты" ушли. В воздухе спокойно. Спокойно и на земле. Я вышел из района сражения, бои идут южнее.

Произвожу расчет для посадки с убранным шасси и тут же замечаю приземлившегося парашютиста. По круглому куполу парашюта не трудно было определить, что это фашистский летчик, возможно, с только что сбитого мною "мессершмитта".

Сажусь на пшеничном поле. Надо во что бы то ни стало изловить немца, нельзя, чтобы он ушел. Приподнимаюсь над колосьями и оглядываюсь по сторонам.

Вдруг выстрел. Пуля скользнула по капоту мотора и с визгом прошла над головой, заставив меня пригнуться к земле. Ага, вот ты где... Ползу в сторону выстрела.

Залег у самого края пшеницы - отсюда хорошо видно.

Проходит десять, пятнадцать минут... Неужели дал уйти? Нет, вот он пробирается вдоль пшеницы, Когда немец поравнялся со мной, я вскочил на ноги.

- Халт! Не целясь, фашист выстрелил в мою сторону. Почти одновременно хлопнул и мой выстрел. Вражеский летчик неуклюже ткнулся лицом в землю.

Я собрал трофейный парашют, затем взял свой и, взвалив их на спину, отправился в сторону Прохоровки.

Из-за пшеницы неожиданно вынырнул автоматчик.

- Ловко вы с ним разделались, товарищ летчик. Мы весь бой видели и в воздухе и на земле. С нашей батареи это место как на ладони. Давайте помогу парашюты нести, - услужливо предложил автоматчик.

Он пригласил меня на батарею и всю дорогу охотно рассказывал то о своих артиллеристах, то о семье, то о дальневосточном крае, где родился.

Зенитная батарея стояла на опушке крошечного лесочка. Когда мы подошли к ней, навстречу выбежал молоденький лейтенант. Захлебываясь, он начал восторгаться воздушным боем, который наблюдал вместе со всеми.

- Вот это бой! Если бы вы знали, как мне хочется подраться с немцами, не здесь, у зенитки, а чтобы в глаза им смотреть, за грудь схватить, говорил без умолку лейтенант. - Давайте выпьем за вашу победу,предложил он, входя в блиндаж. - Эх, и летал бы я. Может быть, вот так же на истребителе, как и вы, да на комиссии ушник забраковал. Из-за него и стою теперь с пушками, смотрю, как люди воюют.

Лейтенант начал подробно рассказывать, как он старался попасть в истребительную авиацию, но рассказ его прервали звуки удара в гильзу.

- Воздушная тревога, - как бы поясняя мне, бросил на ходу вмиг преобразившийся лейтенант. - Идут, гады! В сторону Прохоровки шли две девятки бомбардировщиков.

- Сейчас мы их накроем. Точно через наш полк идут, - говорил лейтенант, не спуская глаз с бомбардировщиков.

Боевой расчет батареи разместился по своим местам.

- Огонь! - скомандовал лейтенант, и, заливаясь неугомонным лаем, заработали автоматические пушки.

По фашистам вели огонь несколько батарей. Снаряды сначала рвались позади цели, потом впереди и, наконец, накрыли ее. У одного из "юнкерсов" снарядом оторвало хвостовое оперение, он начал падать и рассыпаться в воздухе. Почти одновременно загорелся и второй "юнкерс".

Бомбардировщики вышли за пределы зоны обстрела, и огонь смолк.

- Вот так и воюем. Двух сбили, и все. Стой, жди, когда опять через нашу зону полетят, а истребители бьют не дожидаясь, - начал опять лейтенант...

Фашистские летчики со сбитых бомбардировщиков опустились на парашютах в двух - трех километрах от батареи. К месту их приземления немедленно отправилась группа бойцов.

Подкрепившись у зенитчиков и распрощавшись с ними, я пошел в сторону Прохоровки в расчете добраться на попутной машине до аэродрома соседнего полка. К вечеру я был уже на своем аэродроме.

- Хорошо, что пришел, - встретил меня Семыкин. - А я, признаться, загрустил, боялся, как бы Лукавин не подвел.

- А он все-таки подвел. - И я рассказал все, как было.

- Значит, трусом и погиб. А сколько я с ним натерпелся. Многое еще вам не говорил, думал, переменится человек.

- А где комиссар? - спросил я.

- Борис Александрович сегодня такое придумал.

Видел, в лесу пожар не унимается? - И, не дожидаясь моего ответа, Семыкин начал рассказывать.

Гаврилов нашел старый стог соломы, вместе с двумя солдатами перевез его в никем не занятый лес и поджег. Фашисты, решив, что там горит техника, начали бомбить лес. Отбомбятся, а Гаврилов в новом месте создает новую ложную цель. И опять бомбежка.

- Наверное, скоро приедет, если бомбы не накрыли, - закончил рассказ Семыкин.

- Выходит, некоторые истребители напрасно гоняли фашистов от этого леса.

- В том-то и дело, что нет. Бомбардировщики предполагали, что горит что-то важное, и старались прорваться к цели. А когда встречали сопротивление наших истребителей, догадки их вырастали в твердое убеждение.

Гаврилов приехал с наступлением темноты. Он навозил соломы на целую ночь, чтобы хватило работы и ночникам-бомбардировщикам.

- Пусть лупят сколько влезет, - сказал он. И, засмеявшись, добавил: Только успеем поджечь солому, а немцы тут как тут, сыплют бомбы, словно ошалелые.

Пять девяток разгрузились за день. Да еще, надеюсь, и ночь не пройдет даром...

А ночь постепенно спускалась на землю. В воздухе слышался нарастающий гул наших ночных бомбардировщиков. Со стороны противника шли "дорнье" и "хейнкели". Над передним краем, мерцая в пыли и дыму, повисли на парашютах "фонари". Кратковременное затишье, установившееся после заката и до наступления темноты, окончилось. Действовала ночная авиация...

Наземные войска остановились на занятых рубежах.

Ночью артиллерия и бомбардировщики обеих сторон непрестанно гвоздили по боевым порядкам войск, противники не давали друг другу передышки.

Мы собрались для разбора воздушных боев. Нужно было проанализировать действия истребителей противника, чтобы вскрыть изменения в их тактике и противопоставить им свои, более совершенные, тактические приемы.