Анатолий Кожевников - Записки истребителя

"Мессершмитты" были готовы отражать возможное нападение с задней полусферы и, оттянувшись, оставили голову колонны без прикрытия.

Меткой очередью Семыкин зажигает флагманский корабль. Одновременно с ним, потеряв управление, падает второй "юнкерс". Боевой порядок бомбардировщиков рассыпался. Фашисты, сбросив бомбы куда по пало, начали уходить.

- Бей гадов! - кричит, войдя в раж, Аскирко.

Появляется вторая группа "юнкерсов".

- За мной! - приказываю эскадрилье и веду ее в лобовую атаку на истребителей прикрытия в расчете проскочить через их строй без затяжного боя, чтобы обрушить весь удар по "юнкерсам".

Разойдясь с прикрывающей группой на лобовых, проскакиваем на исходную позицию для атаки бомбардировщиков.

- Бить самостоятельно, иду на ведущего! - приказываю по радио.

Бомбардировщик быстро увеличивается в прицеле.

Подвожу перекрестие сетки к тупоносой кабине "юнкерса" и нажимаю на гашетки, удерживая перекрестие на цели. Одну - две секунды яростно работают пулеметы, и ведущий самолет, вспыхнув, входит в крутую, спираль. Горит и его ведомый, сбитый очередью Дердика. Остальные беспорядочно бросают бомбы и уходят на свою территорию. Мы преследуем их, но на помощь "юнкерсам" приходят истребители прикрытия.

Истребителей много, и они связывают нас боем.

- Преследуйте "юнкерсов"!

- Бейте бомбардировщиков!

- Бросайте истребителей! - передает офицер наведения с наземной радиостанции.

Мы отбиваемся от наседающих "мессершмиттов". Горючее на исходе. Вижу, что некоторые летчики уже расстреляли все патроны лишь имитируют атаку. Моя задача сохранить людей и машины, но наводчик стоит на своем.

- Бросайте истребителей, бейте бомбардировщиков.

- Меня самого не отпускают, - съязвил я в ответ.

К счастью, когда "юнкерсы" скрылись из виду, "мессершмитты", начали выходить из боя.

- Мы ваши бои видели, - говорил на аэродроме Закиров, блестя зубами и белками глаз. - Мы ваши пушка по звуку слышим. Смотрим, один горит, другой горит. Потом опять горят. А очереди как даешь, на сердце приятно.

- Когда оружие хорошо работает, товарищ Закиров, тогда и очереди можно давать длинные. Лишь бы только не заедало.

Механик в подтверждение исправности пушек и пулеметов показывает на пустые патронные ящики.

- До последний патрон. Ни один задержка не мог быть, сам проверял.

- А как вы определяете мои очереди, товарищ Закиров?

- По звуку. Вы бьете длинной очередями. Как стреляют другие, так из вашей у них выходит две, а то и три.

Наблюдения Закирова натолкнули на мысль, что еще не все летчики избавились от коротких очередей.

- Слышите, орлы, оказывается, очереди у вас коротковаты, потому и не достаете фашиста до души. К очереди надставка нужна.

- Вот и получается, что снова надо учиться, - говорит Аскирко. - В школе все время говорили, что бить только короткими очередями, а тут наоборот... Век живи - век учись.

И пока механики готовили самолеты к очередному вылету, мы продолжали разбирать всевозможные варианты маневра в воздушном бою, чтобы новый вылет был еще более успешным. Да, именно так: век живи век учись! А на войне особенно.

Линия фронта придвинулась к Прохоровке, она была в двух километрах от нашего аэродрома. Шли ожесточенные танковые бои. Противник, полагая, что в этом месте ему удалось прорвать главную полосу обороны, бросил сюда для развития успеха механизированные и танковые дивизии. Но танковые войска врага наткнулись на советские танки. Наша пехота отбивала атаку за атакой, артиллерия прямой наводкой в упор расстреливала фашистские бронированные машины. Сражение достигало исключительного ожесточения.

Советские летчики вели тяжелые воздушны бои, дрались до последнего патрона.

Сегодня прославился своим беспримерным героизмом гвардии старший лейтенант Горовец. Встретив большую группу бомбардировщиков Ю-87, он врезался в их боевой порядок и один за другим сбил восемь самолетов. Когда же кончились патроны, герой пошел на таран и уничтожил еще одного "юнкерса". Салютом погибшему герою были залпы тысяч советских орудий и минометов по врагу...

Вечером погиб Дердик. В последнем своем полете он сбил два двухмоторных "юнкерса", но "мессершмитты" зажали его в клещи. Поняв, что выхода нет, Дердик врезался в машину гитлеровца.

От недосыпания и огромного напряжения сил начинали сдавать нервы. Грохот несмолкаемой канонады был невыносим. Раздражала даже мелочь, неудача выводила человека из себя. Даже всегда спокойный и уравновешенный здоровяк Орловский не мог удержаться в положенных рамках. Приземлившись однажды на аэродроме, он выскочил из самолета и, выхватив пистолет, бросился на встретившего его техника по вооружению Белова. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы Белов не так ловко маневрировал между кустами, а Орловскому не мешал ударявший по ногам парашют.

- Что за самодурство? - остановил я преследователя.

Орловский выпучил на меня глаза.

- Товарищ командир, пулеметы отказали. Зашел "фоккеру" в хвост, жму на гашетки, а стрельбы нет...

- А ты разобрался, почему пулеметы не работали?

- Что разбираться? Белов смотрит за вооружением, он и виноват!

Приказываю разыскать Белова. На нем не было лица. Стали выяснять причину задержки пулеметов.

Она действительно произошла по вине техника, вследствие недосмотра за тросами управления огнем: вытянувшись, тросы не снимали затвора с боевого взвода, а это привело к прекращению автоматической стрельбы.

- От меня вы получите строгое взыскание. Проступок ваш, кроме того, будем разбирать на партийном собрании эскадрильи, - сказал я Белову.

Сейчас больше чем когда-либо надо было поддерживать порядок и дисциплину, ибо это было и поддержанием того жизненного тонуса, без которого летчик немыслим.

Вскоре к командному пункту подъехала полуторка. Из кабины вышел Гаврилов. Он должен был уехать от нас: институт комиссаров упразднялся.

- Давай, командир, попрощаемся, - сказал Гаврилов. - Может, и не встретимся.

- Не поминай лихом, комиссар. Воевали хорошо, жили дружно.

Мы обменялись фотокарточками.

- Садись, Борис Александрович, - пригласил я. По русскому обычаю посидим перед дорогой.

Сели на пеньки. В памяти проносилось прожитое время. Молча смотрели друг на друга.

Боже мой, как тяжело расставаться с комиссаром! Хороший он человек. Человек большой души и разносторонних знаний. Мы, летчики, многим обязаны ему за расширение своего кругозора, за более глубокое и яркое восприятие жизни.

В лесу рвались снаряды. Невдалеке от нас строилась эскадрилья.

- Ну, пойдем к людям, - прервал Гаврилов грустное молчание. Задерживаться долго не будем, как бы шальной снаряд не угодил.