Ханс Киллиан - В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943

Это замечание ему явно не по душе. Потеряв от ужаса дар речи, он смотрит на меня. Затем со скрипом выдает:

– Как вы разговариваете со мной, господин капитан?

– Отчетливо, господин дивизионный врач. – А теперь я точно целюсь в его больное место: – Вир проводил свои опыты с прижиганием в преклонном возрасте и потом сам отказался от этого метода, уходящего корнями в Средневековье. Как хирургу вам бы следовало об этом знать. И вообще, чего вы хотите добиться своим прижиганием? Я должен попросить вас предоставить мне точное обоснование и объяснение!

На меня обрушивается мощный поток гневных слов, смысл которых едва понятен. Когда доктор замолкает, задыхаясь от возмущения, я спокойно замечаю:

– Именно так я и думал. У вас нет ни малейшего представления о местной и общей опасности прижигания. У вас отсутствуют базовые знания общей хирургии, господин старший полковой врач. Ваш метод жесток, бессмыслен и опасен. Именно поэтому сначала я по-товарищески просил вас отказаться от него. Пожалуйста, дайте мне сказать! Я выдвигаю против вас серьезное обвинение в том, что вы навязываете метод прижигания хирургам своей дивизии. Вы злоупотребляете своим военным положением, господин подполковник, и, как ответственный за хирургические вопросы, я не могу допустить этого.

Он весь побагровел и закричал:

– Неслыханно! Я не признаю вас как ученого. Не ваше дело – судить о методе прижигания, ясно? Я буду на вас жаловаться. Кроме того, я попрошу вас обращать внимание на ранговые различия между нами!

Ранговые различия – только этого мне еще не хватало. Теперь уже я вскакиваю с места и раздраженно кричу:

– Речь идет не о ранговых различиях, а о принципиальных законах хирургии. Я не намерен продолжать разговор с вами при такой постановке вопроса. Относительно прижигания решение будет принимать инспекция медицинской службы.

Почти не поклонившись, я сразу выхожу из кабинета, а он остается стоять. Тут господин дивизионный врач приходит в ужас. Он бежит вслед за мной и обгоняет меня на лестнице.

– Все же я так не хотел, ведь можно обсудить и по-дружески, – говорит он.

Я резко останавливаюсь, пристально глядя на него. На самом деле он еще не полностью раскрылся. Мне хочется знать, что же стоит за этим прижиганием.

– Хорошо, предоставьте мне достоверное обоснование метода прижигания. Раньше вы о нем умалчивали. Пожалуйста, точное обоснование.

Мы опять возвращаемся в его кабинет и усаживаемся друг против друга с чопорным видом. Затем он снова, как и до этого, извергает на меня свой словесный поток: сыплются объяснения о возбуждении физиологической активности, об ускорении заживления и об увеличении сопротивляемости организма. При этом он стучит кулаками по столу. Руки у него дрожат. Я зажал его в угол.

– Господин подполковник, все это я от вас уже слышал. Пожалуйста, теперь точно ответьте на мой вопрос: что заставляет вас пропагандировать метод прижигания?

Немного помедлив, он выдает поистине удивительный ответ:

– У меня нет амбиций получить титул профессора или должность заведующего кафедрой хирургии. Но метод прижигания я смогу внедрить.

Итак, этим человеком руководит одно лишь тщеславие, раненые для него – просто средство достижения цели. Усмехнувшись, я выкладываю на стол свой козырь: иллюстрированный журнал с изображением импровизированного операционного фургона. На фотографии можно узнать подполковника Паукера в белом хирургическом халате, он конечно же делает серьезную операцию.

– Что все это значит, господин подполковник?

После этих слов у него к горлу подступил комок, он ничего не говорит.

– И еще, господин подполковник. Я обвиняю вас в том, что несколько часов назад вы подрывали мой авторитет ответственного хирурга в своем госпитале. По чистой случайности мне довелось услышать ваш разговор с начальником госпиталя. Вы сказали ему, что я не имею права отдавать приказы. В хирургии не существует никаких приказов. Но моим хирургическим указаниям нужно следовать! От имени главного врача вы получите уведомление о понижении. Я не могу больше терпеть то, что вы своим прижиганием наносите вред раненым, особенно с легочными ранениями, ставя их жизнь под угрозу. Я вынужден запретить ваш метод.

Я с отвращением поднимаюсь со своего места, кланяюсь, круто разворачиваюсь и выхожу. На этот раз он не бежит за мной вдогонку.

Через несколько дней, приехав в Дно, я беседую с главным врачом. Во время приветствия в его голосе ясно ощущаются холодность, подчеркнутая дистанция.

– Итак, что нового? – начинает он разговор.

Я докладываю ему о столкновении с подполковником Паукером.

– Мне об этом известно, – немного раздраженно перебивает меня господин генерал. – Подполковник Паукер прислал мне официальную жалобу на вас. Он совершенно отвергает вас как ученого, который может судить о методе прижигания.

– Это он уже дал понять мне лично, господин генерал. Я нисколько не удивлен. Не могли бы вы дать мне хотя бы раз прочитать оригинал письма господина подполковника, господин генерал?

– Лучше не надо… – помедлив, говорит он, а я тем временем думаю про себя: ага, так называемая служебная тайна. Судя по всему, письмо довольно длинное.

– Высокомерное поведение господина Паукера удивляет меня. Так, господин генерал, быть не должно. Я вынужден просить вас призвать этого дивизионного врача к порядку. Из того, что он натворил, желая оправдать свой метод, можно только понять, что он ни в малейшей степени не знаком с местными и общими вредными последствиями лечения ран прижиганием. Он навязывает этот метод своим хирургам без их согласия. Так не может больше продолжаться, господин генерал. Во всяком случае, я буду всеми способами сопротивляться подобным жестоким методам, наносящим ущерб здоровью, и я прошу вас, господин генерал, в интересах наших раненых поддержать меня.

Какое-то мгновение чувствуется, что он ошеломлен, потом он выгибает грудь колесом и начинает недовольно ворчать:

– Вы направили подполковнику Паукеру личное письмо, в котором требовали, чтобы он отказался от прижигания легочных ран.

– Да, было дело.

– Но почему, – вдруг повышает он голос, – вы не обратились ко мне?

– Потому что хирургические вопросы лучше всего решать непосредственно между хирургами, а не служебным путем с официальными лицами, господин генерал. Среди врачей это обычный, совершенно справедливый способ. Господин генерал, – продолжаю я подчеркнуто серьезно, – вы терапевт, и никто не требует от вас, чтобы вы разбирались в хирургической специфике. Этого никто и не ожидает. Но я прошу вас, я вынужден вас просить последовать моему совету. Поверьте, я точно знаю, что делаю, и я отвечу за свое решение. Если вы не можете этого сделать, то я вынужден просить о своей немедленной отставке. Он отказывается.