Ханс Киллиан - В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943

Мы прибываем в Нагово. Здесь внезапно обнаруживается, что дорога забаррикадирована и закрыта. На посту стоит постовой-пулеметчик, в белой овечьей шкуре и в шлеме, выкрашенном белой краской. От полевой жандармерии, которая останавливает нас, мы узнаем, насколько далеко по трассе уже продвинулись сибиряки. Нам приходится повернуть на юг и добираться объездной дорогой, настолько узкой, что на ней не могут разъехаться два автомобиля. Со всех сторон теснятся горы снега. Развернуться просто невозможно. Поэтому здесь организовали поочередное одностороннее движение. Мы постоянно застреваем в пробках.

Удивительно ясное небо выгнулось куполом, зимнее солнце протянуло к заснеженным полям свои лучи. Над землею гуляет ледяной ветер. Невозможно поверить, что русские летчики не бомбят бесконечные колонны автомашин.

Однажды во время скучного ожидания я попытался взобраться на высокий склон, чтобы взглянуть издалека на Старую Руссу. Наконец-то с трудом я вскарабкался по крутой снежной стене и замер от ужаса, увидев открывшуюся моему взору картину. Передо мной раскинулось необозримое поле, усеянное телами погибших. Тысячи и тысячи русских полегли, скошенные нашим пулеметным огнем. Снег прикрыл тела павших, но потом ветер разметал его и обнажил их. Повсюду ввысь вздымаются окоченевшие руки, ноги, колени. Густель даже не подозревает, что я вижу.

Едем дальше. Колонна медленно трогается с места. Мы проезжаем какую-то деревню. Перед двумя низкими избами в снегу выставлены желтые предупредительные таблички с надписью «ОСТОРОЖНО! СЫПНОЙ ТИФ!». Призрак объявился. Болеют в основном мирные жители.

Наконец, мы выезжаем на вторую дорогу южного направления, пока еще свободную, и приближаемся к разрушенному городу. Вся Старая Русса переполнена тяжелой артиллерией, превратившись в бастион, окруженный колючей проволокой. По широкой линии фронта русские пересекли Ловать и Полу. «Графство Брокдорфа» полностью изолировано от нашего фронта. Старую Руссу нужно удержать. Если мы потеряем этот пункт, пропадет всякая надежда прорвать окружение под Демянском.

Отправляясь в Старую Руссу, никогда не знаешь, удастся ли выбраться оттуда живым. Русские без конца обстреливают город. Рвутся русские бомбы. По снежным полям строчат пулеметы. После томительного ожидания Густелю, в конце концов, удается въехать в разрушенный город. В Доме Красной армии я нахожу дивизионного врача, который информирует меня о сложившейся ситуации. Медпункт располагается здесь же. Несмотря на бедственное положение, работа налажена хорошо. Страшит только одна мысль: в любой момент в этот важнейший медпункт могут попасть гранаты.

По воздуху нам впервые доставили тушенку в холодильных камерах. Хочется ее попробовать.

Случайно я встречаю здесь подполковника Ранка, теперь врача одной из истребительных групп. Последний раз мы виделись в Новоржеве. В глаза бросается его худоба. Это просто от перенапряжения или он серьезно болен?

Около половины четвертого, когда уже начинает смеркаться, мы трогаемся в обратный путь. Движение заблокировано, трасса перекрыта. До нас доносятся артиллерийский огонь и рокот пулеметов. Что-то неладно.

Заграждение не убирают. За южную трассу разгорелись тяжелые бои. Русские давно уже пересекли замерзшие реки южнее Старой Руссы и продвигаются вперед по заснеженным полям. Три часа в жестокий мороз мы стоим на дороге в напрасном ожидании. Дорога перекрыта окончательно. Приходится возвращаться в дом Ленина, как мы называем Дом Красной армии, и оставаться там на ночь.

Едва Густель разворачивает автомобиль, мы узнаем о несчастье: вторая трасса перешла в руки сибирских частей 1-й Ударной армии. Григорово потеряно. Теперь в Старой Руссе мы со всех сторон отрезаны и окружены.

Едем обратно. Яркий лунный свет освещает поле, усеянное телами тысяч погибших, но нас это уже не пугает, чувства постепенно притупляются.

Над ледяной поверхностью Полисти и Ловати поднимается холодный туман. На усеянном звездами небе ни облачка. Отовсюду в темное ночное небо взлетают красно-желтые сигнальные ракеты. Это русские ракеты, наши вспыхивают ярко-белым цветом магнезии. Итак, не только грохот боя, но и венок из сигнальных ракет ясно говорят нам о том, что вражеские позиции вокруг Старой Руссы стягиваются плотным кольцом, чтобы задушить город, чьи развалины находятся под непрерывным огнем русской артиллерии. Из леса между Ловатью и Полой строчат пулеметы. Очевидно, русские еще не подвезли тяжелую артиллерию.

Оцепенев от холода, мы снова останавливаемся перед вычурным зданием в центре города. Товарищи радостно встречают меня и стелют мне постель на полу в углу небольшой комнаты. Здесь уже разместилось много врачей. О Густеле тоже хорошо позаботились. Окна плотно занавешены. Наружу не должен проникнуть ни малейший луч света, иначе русские будут целить в здание. Лишь мерцающие свечи освещают комнаты с высокими потолками и огромными керамическими печами. Мы обустраиваемся, насколько это возможно, и собираемся в соседнем помещении, обставленном как самый примитивный клуб. За длинным деревянным столом сидят врачи главного перевязочного пункта и офицеры дивизионного штаба.

Один из офицеров – молодой штабист нового образца, по прозвищу Мальчик Шлиффена. Выглядит превосходно, но его гладкое лицо совершенно ничего не выражает. Ведет он себя чрезвычайно надменно.

Собравшиеся едят и курят, едва разговаривая друг с другом. Скупая беседа каждый раз прерывается, когда усиливается доносящийся с улицы шум боя или приближаются тяжелые удары. Один самолет снова кружит над Старой Руссой, без разбора сбрасывая бомбы на боевые позиции и жилые дома. Ординарец подает отвратительный напиток – чай со шнапсом. Однако постепенно он разогревает наши окоченевшие конечности и развязывает языки. Слышатся высказывания о войне, о наших взглядах, о серьезном положении, сложившемся на Восточном фронте.

Капитан затягивает старую песню:

– Поверьте мне, в единстве – сила. А с нашим фюрером это просто пустяк.

И в том же, хорошо знакомом тоне беседа продолжается дальше. Некоторое время я слушаю детский лепет о победе, затем мое терпение иссякает. Я больше не могу сдерживаться:

– Господин капитан, вы вообще когда-нибудь видели карту России? Карту всей страны, какие висят в русских деревенских школах?

– К чему вы клоните, профессор?

– Ну, разумеется, вы не могли ее не видеть. Не бросилось ли вам в глаза то, что, несмотря на все наши сражения и захваты, несмотря на наши великие победы, мы до сих пор находимся лишь у западных границ огромной империи? Совсем с краю? И что красный колосс простирается перед лицом нашего на удивление редкого фронта, скованного снегами и льдами, еще на восемь-девять тысяч километров к востоку? Огромное пространство, господин капитан, и ни вы, ни я, ни господа генералы, ни один человек не знает, что ждет нас там. Разве наши предыдущие победы, если их можно так назвать, дались нам легко, без проблем?…