Сергей Образцов - Моя профессия

Когда разгневанный бог изгоняет первых людей из рая, Ева в не меньшем гневе говорит: «Обойдемся. Сами будем отвечать за себя. Захочется что-нибудь делать – будем делать. Захочется фруктов – съедим. Захочется детей – родим».

Бог: «Между прочим, рожать будешь в муках». (Это почти точная цитата из Библии.)

Ева: «Потерпим».

И вот что удивительно. Где бы мы ни играли – во Владивостоке, в Архангельске, в Париже или Брюсселе, – как Ева скажет «потерпим», все женщины зрительного зала аплодируют. Казалось бы, чего радоваться-то? Ведь больно.

А радуются потому, что боль эта не их горе, а их гордость. Потерпеть, да родить нового человека – гордость общеженская. Всех Мань, Мери и Мари!

Для меня эта оценка зрителей куда важнее, чем любая хвалебная рецензия.

Для зрителей я хочу работать, только для зрителей.

Для Мариванны и Иванываныча.

Глава закончена. Я ее перечитал и вдруг подумал, – а что, если она будет понята так, будто единственный критерий хорошего – это вкус Мариванны с Иваныванычем, и будто все, что им нравится, обязательно хорошо? Это же полный абсурд. Мариванне может понравиться пошлость, а Иваныванычу скабрезность. Такое случается довольно часто. Что же, значит, режиссер должен потрафлять им ради успеха? Потрафлять-то нетрудно. Ведь пошлость и банальность тем и страшны, что всеядны и, значит, влияют на формирование зрительского вкуса. А всякий режиссер за это отвечает.

Нет, я ни сам не собираюсь, ни другим не советую заниматься проституцией успеха.

Вовсе не все то, что нравится зрителям, – хорошо. Это надо знать раз и навсегда и держать себя в узде. Но ведь важно и другое. То, что хорошо, должно нравиться зрителям. Должно быть понято. Иначе оно не может называться хорошим, так как просто бессмысленно. Какой смысл в нулевой силе воздействия?

А чтобы спектакль был понят, говорить он должен языком зрителя. Того зрителя, какому он адресован.

Для меня это Иванываныч и Мариванна.

«В начале бе слово, и слово бе к богу, и бог бе слово». Это фраза из Евангелия от Иоанна. Как ни старался «батюшка» – учитель закона божьего по прозвищу Скрипка – объяснить нам, ученикам реального училища, значение этой непонятной, похожей на шаманское заклинание фразы, ничего у него не получалось. Вероятно, он и сам не понимал.

Объяснил мне ее мой отец, к закону божьему не имевший никакого отношения. Он сказал: «Это просто неверный перевод с греческого. Греческое «логос» можно перевести и как «слово», и как «разум», и как «мысль», и фраза может по-русски звучать так: «В начале была мысль, и мысль была у бога, и бог – это мысль».

К мирозданию такая идеалистическая концепция совсем не подходит. А вот к созданию спектакля подходит, потому что в данном случае вначале возникает мысль. Если она не возникает, то и говорить не о чем.

Автор, одержимый мыслью, раскрывает ее в пьесе.

Режиссер воплощает ее в спектакле.

Спектакль, вызывая зрительские эмоции, рождает мысли. Зрительские мысли.

Если они не возникли, то и говорить не о чем. Спектакль не состоялся. Закрывайте, товарищ режиссер, занавес и бредите домой. А лучше к приятелю. Дома жена будет утешать, и станет совсем невыносимо, а настоящий приятель по-честному выругает. Уже легче.

Довольно часто режиссеры обычных театров берут к постановке готовую, проверенную другими театрами пьесу (Шекспира, Островского, Гоголя, Горького). Они не начинают, а продолжают процесс создания спектакля. Они перехватывают мысль как бы на ходу.

У нас, режиссеров кукольных театров, нет «запасника» или, во всяком случае, он очень мал и часто недоброкачествен. Нам приходится самим создавать свой репертуар с самого начала, с идеи, с мысли, с того самого момента, который обозначается фразой «В начале бе слово».

Однажды актер и режиссер нашего театра Владимир Анатольевич Кусов произнес это слово: Эффель.

Что же, пожалуй, это неплохое слово. Это мысль.

Надо вновь перелистать эффелевское «Сотворение мира». Перелистать нетрудно, тем более что сам автор подарил мне свои книги. Рассматриваю каждый рисунок уже под новым углом зрения. Можно ли это поставить?

Очень смешно. И ситуации забавны и персонажи. Все безусловно сатирично, и одновременно трогательно, и даже лирично. Лирическая сатира.

А как насчет Мариванны и Иванываныча? Им-то что до этого? Им-то это понадобится? Пожалуй, понадобится, потому что в каждом рисунке Эффеля корреспонденция в сегодня.

Библия и сегодня. Бог и совсем не бог. Ангел и совсем не ангел. Первые существа человеческие. Первая встреча мужчины и женщины. Грехопадение. Изгнание из бессмысленного, благополучного рая. Превращение «святых» людей в настоящих. Первая жизнь на грешной земле. На нашей земле.

Это мысль. Пока только мысль. Но если в начале есть мысль, так это уже хорошо.

А как ставить? Как работать? Оживлять действием рисунки Эффеля? Превращать спектакль как бы в ожившие подписи? Это бессмысленная тавтология. Я видел в одном кукольном театре раскрытую действием музыкальную картину Прокофьева «Петя и волк». Смешная, остроумная, вызывающая зрительные образы музыка, проиллюстрированная настоящим зрелищем, потеряла свою функцию и лишилась юмора, музыкальной изобразительности. Стала бессмысленной тавтологией, абсолютно не нужной ни Мариванне с Иваныванычем, ни Маше с Ваней, ни тем более Прокофьеву.

Если мы так же поступим с Эффелем, его остроумные графически выраженные эпизоды разжижатся растянутостью действия, потеряют и чисто изобразительный юмор и ритм повествования. Это не подарок Эффелю, а поступок глупого вора, укравшего корону и думающего, что он может носить ее вместо шляпы.

Нет, надо взять у Эффеля только мысль и отдать ее драматургу. Передать на два дня эффелевскую книжку и сказать: «Посмотрите рисунки, и если они вам понравятся, то закройте книжку, больше в нее не заглядывайте и напишите нам пьесу о сотворении мира и первых людях. Напишите лирическую сатиру. Напишите так, чтобы сегодняшним людям было и весело, и трогательно, и поучительно».

Кому же все это сказать? Исидору Владимировичу Штоку. Он – наш друг. Он написал нам «Чертову мельницу». Написал замечательно о черте, пусть так же хорошо напишет о боге.

Может, конечно, он и откажется. Может, он сейчас для «настоящего» театра что-нибудь пишет. Но по телефону позвонить стоит. Ведь вполне возможно, что от правдоподобия «настоящего» театра он устал и захочет на неправдоподобном отдохнуть. Все равно и то и другое о правде.

Исидор Владимирович согласился. Теперь «логос – мысль» должна материализоваться в сюжете, в тексте, в том, что приобретает второе значение понятия «логос» – «слово». Авторское слово. Важно только, очень важно, чтобы в процессе воплощения мысли в слова мысль эта в словах не заблудилась. Не переродилась в самостоятельную забавность коллизий.