Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там

Это слово было ему известно, потому что папка объяснил, кого называют менеджерами:

— Это те люди, сынок, которые не сеют, не пашут, и даже гвозди не забивают, а протирают штаны в конторах, которые называются офисами. И денег у них тьма.

Но сколько бы Славка ни рассматривал сзади штаны Венькиного отца, ни одной дырки обнаружить так и не удалось.

Как хорошо было летом! Там вдали, за колокольней, проходили большие белоснежные теплоходы, они, двигаясь глубоким старым руслом ещё той, непокорённой реки, поворачиваясь к берегу то кормой, то бортом, то носом. Волна, идущая от них, плескалась о берег и делала Волгу живой.

Славка, как ему казалось, научился плавать. Но плавал он пока ещё по-собачьи, высоко подняв голову и шумно отфыркиваясь губами, посиневшими от длительного пребывания в воде, часто перебирая руками и разбрызгивая воду ногами.

Ему очень хотелось побывать на колокольне, торчавшей из зеленого островка земли. Но он понимал, что пока ещё не сможет, как ребята постарше, вплавь добраться туда.

Зато теперь, зимой, оказывается, очень просто до неё дойти.

Славка так и не понял, почему раздался звук, похожий на треск ломающегося льда, почему вдруг небо опрокинулось вверх, а вместе с ним полетела колокольня, откуда перед глазами появилась вода, и почему первый же глоток этой воды перехватил дыхание, запечатав горло так, что нельзя было откашляться, чтоб вдохнуть воздуха. Он перепугано замолотил по воде руками и ногами, и закричал:

— Дяденьки, дяденьки, помогите!

Вода, проникнув через одежду, непривычно обожгла его тело. Но мокрая одежда все сильней сковывала его движения, руки взмахивали все реже и реже, ему вдруг стало очень холодно. В последний раз он увидел, что рыбаки не обращают на него никакого внимания, как бы он ни кричал. А может, ему только казалось, что он кричал, потому что его легкие разрывались от желания сделать хоть один вдох?

«Боженька, миленький, спаси меня. Я и мамку теперь буду слушаться», — пообещал он, и это стало его последней мыслью.

— Хороший у тебя чаёк, Володя, — похвалил Ракитский. — Душу погрел, теперь можно и полетать. Ты готовься, а я схожу к рыбакам посмотрю, что у них ловится.

Ракитский спустился с берега на лёд. «Полное пренебрежение к собственной жизни. Их льдины отрывает от припая, уносит в море, их спасают вертолетами, они даже тонут, но их ряды все равно не редеют, — подумал он. — Ледок-то совсем тонкий, морозов настоящих в этом году так и не было».

Он посмотрел на жалких, полузамерзших рыбёшек, которых раз за разом выуживали из лунок рыбаки, увидел Кононова, вышедшего из дома, и, подумав, что таким уловом и кошку вряд ли накормишь, направился к вертолету.

— Может, вертолетом утопленника достать? — сказал один рыбак другому.

Этот вопрос донесся до слуха Ракитского, будто из небытия, он даже несколько шагов успел сделать, прежде чем обратил внимание на эту фразу. Ракитский резко обернулся к говорившим и спросил:

— Какого утопленника?

— Да вон в полынье плавает, — спокойно указал один из рыбаков.

— И давно плавает? — спросил Ракитский.

— Да часок уж точно, — с полнейшим безразличием к чужой судьбе ответил рыбак, как будто в полынье плавало бревно, а не человек.

Ракитский рванулся к вертолету, выстраивая на бегу очередность действий и с досадой думая, что мотор остыл и потребуется время на его прогрев.

— Володь, открывай правую дверь и подержи ее, я ее сброшу, — Крикнул Кононову Ракитский, усаживаясь в кресло пилота с левой стороны.

Заставляя себя успокоиться, Ракитский вставил ключ в замок зажигания и запустил мотор. Бегло взглянув на прибор, показывающий температуру головок цилиндров, с удовлетворением отметил, что мотор не успел сильно остыть и это позволит сэкономить несколько секунд.

— Что за спешка такая? — спросил непонимающе Кононов.

— В полынье за рыбаками утопленник, видишь?

Отсюда, с вертолетной стоянки, в полынье было видно что-то, похожее на серо-голубой пакет.

— Не пристёгиваемся, — решил Ракитский. — Как думаешь, хватит у гарнитуры шнура, когда ты выберешься на лыжу?

На этом типе вертолета лыжа представляла собой стальную трубу около пятидесяти миллиметров в диаметре.

Ракитский включил муфту несущего винта и, подождав несколько секунд, пока прогреются подшипники, установил нужные обороты мотора и расчетливым движением шаг-газа поднял машину в воздух.

Они подлетели к полынье на высоте не более двух метров. Ракитский привычно развернул вертолет навстречу ветру. Северозападный ветер порядка трёх-пяти метров в секунду, пробегая над рекой, не встречал на своем пути каких-либо препятствий и поэтому дул ровно, без турбулентности, но были и отдельные порывы.

Полынья была небольшой, тело утонувшего человека течением реки прибило к правому краю, ограниченному тонкой коркой льда. О посадке вертолета в случае острой необходимости на такой тонкий лед не могло быть и речи. Воздух, отбрасываемый несущим винтом, срывал жгутики с верхушек мелкой ряби, создавая седоватую, похожую на позёмку, кисею на фоне черной студёной воды.

— Постарайся двигаться как можно плавнее, — попросил Ракитский Кононова. — Ну, давай, Володя, с Богом!

Кононов перебросил ноги через борт и, держась за обрез двери, встал на лыжу. Как только он понял, что стоит надежно, Кононов сказал:

— Давай потихонечку.

Ракитский, глядя прямо перед собой, начал медленно снижаться.

Рассеяный свет зимнего сумрачного дня сильно затруднял считывание расстояния до поверхности льда. Не случайно пилоты, которым предстоит посадка на снег дальних, неподготовленных аэродромов или на спокойную гладь озёр, набирают с собой веники, и сбрасывают их во время прохода над местом посадки.

Кононов, присев на лыже на корточках и сложившись в таком положении до предела, тянул правую руку вниз, но опустить её более чем сантиметров на пять ниже лыжи, он не мог.

— Давай ещё чуть-чуть ниже, — говорил он Ракитскому.

И оба думали, как хорошо, что для переговоров на борту не нужно нажимать никаких кнопок, так сделано переговорное устройство на этом вертолете.

Ракитский, нутром предчувствуя очередной порыв ветра и каждой клеточкой своего тела ощущая расстояние от хвостового винта до льдины, миллиметр за миллиметром, уже и лыжи в воде, опускал вертолет ниже и ниже, пока пальцы Кононова не прикоснулись к куртке утонувшего.

— Похоже, что это ребёнок, — сказал он. — Куртка у него намокла и немножко замерзла, и держит его на плаву, как пузырь.

Кононов пытался ухватиться за куртку, но едва дотягивался до неё кончиками пальцев, и при каждом таком прикосновении тело ребенка, как подпружиненное, слегка погружалось в воду.