Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там

В учебнике физики находим, что ускорение свободного падения физического тела равно девять целых восемь десятых метра в секунду за секунду. Следовательно, за первую секунду тело пролетит девять целых восемь десятых метра. К концу второй секунды тело к первым девяти и восьми десятых метра скорости добавит ещё столько же, то есть за две секунды путь, пройденный телом, составит двадцать девять и четыре десятых метра. За третью секунду будет достигнута скорость двадцать девять и четыре десятых метра в секунду, а тело за это же время преодолеет путь в пятьдесят восемь и восемь десятых метра. К концу четвертой секунды скорость тридцать девять и две десятых определит пройденный путь цифрой девяносто восемь метров.

К концу пятой секунды физическое тело покажет предельную скорость для тела человеческого в условиях атмосферы Земли для малых высот — сорок девять метров в секунду, и к этому моменту тело пролетит сто сорок восемь метров. Это значит, что оставшиеся сто пятьдесят два метра тело пролетит со скоростью около пятидесяти метров в секунду примерно за три секунды.

Итак, получается, что в свободном падении с высоты триста метров человеку отведено восемь секунд на все размышления, поиск и принятие решений, на воспоминания о прожитой жизни и подведение итогов той самой жизни. И встреча человеческого тела с матушкой землей произойдет на скорости пятьдесят метров в секунду.

Между тем, над ярко окрашенным зданием с башенками Баженову встретился восходящий поток, и он, летая спиралью, набрал высоту. Теперь можно планировать в любом направлении, ну хотя бы к той черной гранитной отвесной скале, которую разогревают почти под прямым углом раскалённые лучи мартовского солнца. Там должен быть мощный восходящий поток, который вознесет его сразу на несколько сотен метров.

Баженов подвёл дельтаплан плавно, по касательной, в лёгком правом вираже к предполагаемому потоку, и поток с силой отбросил его в сторону.

Убедившись, что мощный восходящий воздушный поток существует, Баженов вторично подвёл дельтаплан к нему. На этот раз порыв воздуха был не таким сильным, хотя, судя по наземным ориентирам, Баженов подвёл дельтаплан чуть-чуть ближе к скале, чем в предыдущем заходе. Похоже, восходящий поток дышал и извивался, словно невидимый Джинн, постоянно меняя свою вертикальную границу, то отдаляясь от скалы, то приближаясь к ней, и Джинн отмахнулся от дельтапланериста, как от назойливой мухи.

Но Баженову теперь уже остро требовался набор высоты, он вновь выполнил правую спираль и в третий раз повёл дельтаплан в сторону потока.

Удар восходящего потока был настолько мощным, что дельтаплан перевернуло на спину, сделав ручку управления безвольной. И боковые трубы, и килевую трубу дельтаплана, поток мгновенно сломал в двух местах каждую, абсолютно симметрично относительно продольной оси, продемонстрировав, таким образом, удивительную равнопрочность конструкции.

Баженов успел отметить, что это произошло метров на тридцать выше первого яруса подъёмника, то есть на высоте порядка трёхсот тридцати метров.

Поняв, что падает, Баженов кинул левую руку туда, где должно быть кольцо парашюта. Но кольца не было. Он подумал, что может, перепутал что-нибудь при подготовке к старту, и, на всякий случай, кинул правую руку к левой стороне туловища. Но кольца не было и там. А дальше…

А дальше времени не осталось.

В его сознании не мелькали картины прожитой жизни, не появилось чувства страха или сожаления, что эта жизнь сейчас оборвётся. Он видел только место, куда упадет, и это место находилось на снежной осыпи, наклонной в сторону реки. И оно не приближалось, нет. Земля от этого места с шипящим звуком «фффух!» мгновенно расширилась в стороны.

Баженов пришел в себя оттого, что его лёгкие разрывались от необходимости сделать вдох, а он не мог этого сделать. Это обстоятельство заставило мыслить с лихорадочной скоростью. Прежде всего, он попробовал пошевелить руками или ногами. Они не двигались, несмотря на то, что боли нигде не было. Он вдруг понял, почему — это от удара снег спрессовался так плотно, что между его телом и снегом не осталось даже малейшего зазора.

Баженов мелкими движениями начал расталкивать снег, и вскоре почувствовал, что снежные тиски разжимаются, можно приподнять голову и сделать вдох, такой сказочно желанный, такой спасительный, такой нужный для жизни каждой клеточки тела. И встать.

К нему бежали люди. И друзья, с которыми он приехал на Домбай, и местные жители.

— Юра, ты живой?!

— И даже невредимый, — ответил он.

Что это было?

Будто неведомая сила провела его по грани, с одной стороны которой была жизнь, а с другой стороны — смерть. И в последний момент эта сила почему-то всё решила в пользу жизни. А может, это был предупреждающий, нет, даже не звонок, а колокольный набат судьбы, — не летай?!

Слишком много случайных совпадений, и выпади из этой цепочки хотя бы одно, трагедия стала бы неизбежной.

В самом деле, разрушение дельтаплана произошло точно над снежной осыпью, а не над рекой с гигантскими валунами по берегам, не над дорогой, домами или крутым, обрывистым склоном. Да и сама осыпь укрыла камни достаточно толстым слоем снега. Сломанный и сложившийся дельтаплан стабилизировал полёт таким образом, что корпус Баженова во время свободного падения был наклонён головой вниз ровно под таким же углом и в том же направлении, как осыпался снег под скалой. И, наконец, траектория падения дельтаплана при соприкосновении с землёй не пересеклась с корпусом человека.

Нет уж, дудки!

А вдруг это не запретный набат, а, наоборот, судьба подсказывает ему — видишь, я твоя судьба, та, которую ты испытываешь всякий раз, как только подходишь к краю пропасти, я спасла тебя, провела по грани, отделяющей жизнь от смерти, а ведь на этой хрупкой грани бывает всякое. Человека можно убить сразу, а можно убивать его медленно и долго, и превратить его существование в пытку. В пытку не столько от боли, а оттого, что он станет обузой для всех, и его за это начнут ненавидеть. Особенно, самые близкие родственники. И человек будет понимать это и страдать.

А я, судьба, даю тебе возможность летать дальше, пока ты ещё молод и полон сил. Ты сможешь летать столько времени, сколько тебе захочется, и предстоящие полёты укрепят твой дух и помогут тебе стать стойким перед лицом всех невзгод, что в изобилии поджидают каждого на жизненном пути.

И Баженов понял, что если не полететь прямо сейчас, то позже, когда он до мельчайших деталей восстановит и осмыслит только что произошедшее, решиться на полёты он уже не сможет. А значит, летать больше не будет никогда.

— Андрей, дашь свой аппарат? — обратился Баженов к Барнагову.