Артем Драбкин - По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии

Вот, оказывается, как нужно жить — с закрытыми глазами. Тамара ничем не отличается в этом плане от Веры. Мое счастье, что я очень устаю и сплю как убитая, не являюсь свидетелем всего этого. А недавно и в свидетели попала. Вечером у Тарасова был приступ малярии, t° +40. Рано утром, еще не рассвело, пошла посмотреть больных, чтобы доложить капитану. Прихожу к Тарасову и ничего не могу понять — на том месте, где он лежал, лежит какая-то ужасно толстая тетка чуть ли не в костюме Евы. Я только хотела открыть рот и вдруг увидела, что здесь же на кровати у стены присутствует Тарасов, он съежился весь и по сравнению с теткой выглядел каким-то жалким щенком. Я пулей вылетела из этой хаты, мне было так стыдно, будто бы я совершила преступление. Сказала капитану, что обходить больных офицеров больше не буду, пусть являются ко мне.

Зачем я все это пишу? Неужели потом интересно читать будет? Тошнит от всего этого.

Не теряю времени. Солдаты мне приволокли учебники за медучилище, освоила фармакологию, хирургию, терапию и т. д. Гинекологию терпеть не могу. Фармакология затруднений никаких не вызвала — немецкий сходен с латынью. Теперь свободно выписываю любой рецепт. Двум солдатам поставила d-s пневмония, направила в госпиталь — подтвердился.

Ехала со вторым взводом, а направили с первым в Пологи. Пологи сильно разбиты, там скопилось большое количество немецкой техники, и наши с воздуха так размолотили, что смотреть страшно, особенно станцию и прилегающий к ней район. Не меньше десятка искореженных, разбросанных взрывами эшелонов.

Взвод будет нести караульную службу — охранять громадный склад трофейной взрывчатки. Жить негде, взвод живет в землянке такой ужасной — как нора. Мне пришлось пересилить себя и пойти на квартиру к Тарасову. Я все еще с высокой температурой и в землянке совсем дойду. Тарасов взялся меня лечить сам. Заставляет выпить 4 таблетки акрихина и 0,6–5 ст. самогонки. После этого наваливает на меня шинели, телогрейки и т. д. После трех сеансов температура упала. И еще он обеспечил прекрасное питание. Поскольку взвод несет только караульную службу, он взялся восстанавливать молзавод. Продукция пошла очень быстро — сливки, масло. Вместо воды мы пьем сливки. Пойду снимать пробу — все буквально плавает в масле, все довольны, а то на третьей норме совсем затосковали. Солдат не обидел, и сам нажился — хозяйка продавала масло, а цены на него фантастические.

Погода отвратительная — метель метет беспрерывно, очень холодно. Ходить по улице невозможно — утопаешь в снегу. Сначала я ужасно тосковала, безделье убивало. Потом решила заняться просветительской деятельностью — стала читать стихи солдатам, слушали с удовольствием, просили еще и еще. Прочитала «Русские женщины» Некрасова, пришлось рассказывать о декабристах, они и понятия ни о чем не имели. И еще отоспалась за всю войну. Тарасов развлекает игрой на гитаре. И даже в любви объяснился. Господи! Да что он в этом понимает?

Когда-то я читала письмо Инессы Арманд дочери, и там она писала о любви, я согласна была с нею на 100%. Она писала, что есть люди, которые чувствуют себя в любви как дикари. Вступают в брак или развратничают, но любят или любили очень немногие . И таких дикарей большинство . А уж Тарасов — совершеннейший дикарь. Развратничает, не раздумывая и не пытаясь это как-то опоэтизировать. В эти дни вроде бы остепенился, никуда не ходит, за исключением проверки часовых. Стал, как он говорит, глядя на меня, идеальным человеком. Свежо предание, да верится с трудом. Хозяин наш таки замечательно играет на гитаре, а я за серьезный инструмент ее не принимала.

Вчера чуть не подралась с Тарасовым. Никого не было в комнате, я писала дневник, увлеклась и не заметила, как он подкрался и выхватил его у меня. Отнять в комнате не удалось, он выбежал на улицу. Надо было видеть, как я вцепилась в его гимнастерку, упала, и он волочил меня по снегу целый двор. А дневник все-таки не отдал, убежал куда-то раздетый и там прочитал его. Теперь целыми днями острит по этому поводу. Я не страдаю, что он прочитал о себе — пусть знает, а вот о других не хотелось бы. И еще вздумал ревновать меня, как будто бы я имею к нему какое-то отношение. Уж для него-то я всегда буду только санинструктором, и не больше! Да и сообщения ординарца Тарасова не уступят знаменитому Лепорелло. Только вот насчет наций и рангов возможности ограничены.

Сегодня приезжали капитан и Тамара, которая чуть ли не на задних лапах ходит передо мной. С чего бы это? Говорит, что со всеми перессорилась в роте. Не разговаривает с Белянкиным и Зайцевым. Она мне сказала, что Алеша ждет моего приезда, что он говорит: Лена — настоящая советская девушка, и еще что-то в этом духе. Капитан пригласил на 8 Марта в роту, а мне не хочется снова вместе быть с подружками. Тарасов не хочет меня отпускать, говорит, что я поеду к Сергееву. А этот дурак совсем обалдел, шлет послания, объяснения в любви. Новочеркасск-Донбасс — все чувства были для вас. Я ему уже десять раз говорила, чтобы он оставил меня в покое.

Писать не хочется, боюсь, что задним числом краснеть придется, читая эти заметочки. Была в роте, встретили очень хорошо, Вера была искренне рада моему приезду. Снова жалобы на Тамару. Испекли два замечательных «Наполеона». Тамара продолжает дружбу со старшиной, Вера — с Ванькой Авдюшкиным. Они мне почему-то без всяких объяснений запретили разговаривать с Алешей. Мне плевать, конечно, на все их запреты, но меня убивает это нахальство — нашлись опекунши. Алешу я увидела на мосту, он был очень рад встрече. Он мне сказал, что нам необходимо поговорить наедине. Но поговорить не пришлось, помешали. Вечером танцевала с ним, но неудобно было спросить — что же он хотел сказать. Тамара ведет себя просто нагло, тащила Алешу танцевать, он не хотел. Испортила мне окончательно настроение и ушла. Не знаю, чем все это объяснить, может быть, завистью. Ночью со связным Комосой я уехала в Пологи.

Недаром Алеша сказал днем, когда я говорила ему об идеальности Тарасова, что идеальным он будет, когда в четыре доски ляжет. Теперь-то я уж полностью с ним согласна. Я была готова провалиться сквозь землю. Писать об этом больше не хочу, не желаю больше пачкать страницы.

Я все больше убеждаюсь, что у большинства людей скотские инстинкты берут верх. Я ушла в землянку к солдатам, но долго там не была, меня нашла хозяйка и поселила к своим родственникам. Очень у них тесно, крохотная комнатка, но в тесноте, да не в обиде.

Хозяйка рассказала, что во время оккупации у нее на квартире была женщина, бывшая наша летчица, предательница. В начале войны летала бомбить Берлин, но была сбита, попала в плен и перешла на сторону фашистов, предала Родину и стала служить в СС. В Пологах были захвачены наши парашютисты, она расстреливала их сама. К нашим пленным относилась хуже, чем сами фашисты. У немцев пользовалась успехом во всех отношениях. На прием к ней шли чуть ли не строем. Сбежала вместе с фашистами. А вчера вечером явилась какая-то женщина, очень красивая, но неприятная. Поговорила с девочкой, я не прислушивалась, ушла. Когда вернулась, девочка мне сказала, что это эсэсовка. Я помчалась к капитану Котову, нашему СМЕРШ (он приехал в Пологи), и все рассказала. Ее задержали. Сегодня приводили к хозяйке на очную ставку, она вела себя ужасно нагло, я вышла, не могла видеть эту мразь. Я много видела пленных фрицев в сорок первом году, но она переплюнула всех. Большинство из них ненависть свою при себе держали, а эта тварь истерику устроила.