Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

На морском берегу желтый подмаренник [851]и тимьян. Овально выточенная прибоем галька, которая существует на всех морях, здесь состоит из окаменевшей вулканической лавы. Она черная, тяжелая и испещрена пузырчатыми порами. Я выбрал для своей коллекции экземпляр величиной с утиное яйцо.

Встретились мы за обедом — лосось, у нас давно уже деликатес, здесь значится в любом меню; вода еще чистая. Беседы. Синяя Борода, восставший из гроба мертвец, во время Второй мировой войны является одному английскому часовому. Тот окликает его, Синяя Борода ухмыляется — часовой стреляет в него, точно так же стреляют и четыре его приятеля, тоже увидевшие Синюю Бороду. Синяя Борода исчезает; то, что он бродит здесь, известно.

Поздно вечером еще почитал — история китобойного промысла вплоть до наших дней. В расчет принимаются «единицы синего кита» [852]. Для более легкой охоты жители норвежского побережья применяют отравленные гарпуны, которые вызывают раневую инфекцию. Подстреленное животное в течение одного-двух дней умирает от газовой гангрены.

Неправдоподобно, что китобойный промысел прекратится и истреблению этого чуда творения будет положен конец — что ни говори, мы живем в век эксплуатации. Это можно увидеть уже по тому, что каждый упрекает каждого.

Чтение мало радует — вообще, книги для меня становятся тягостными по мере того, как они заполняются статистическими данными и цифры берут верх над мышлением. К сожалению, это все больше проникает также в труды по ботанике и зоологии.

Затем в истории о скальде Эгиле я поискал отрывки, касающиеся Скаллагрима [853], мимо двора которого мы завтра пройдем. Многие владения, о которых упоминается в сагах, существуют и по сей день. Скаллагрим — это один из тех зажиточных крестьян севера, которые являются одновременно кузнецами, торговцами, мореплавателями, предводителями в распрях и даже бывают связаны с королями. Они председательствуют на пиршествах, располагают сокровенным знанием; вещи магически оживляются — например, роскошный топор, который Скаллагрим получил от конунга Эрика.

Скаллагрим умирает ночью, когда он из Борга ездил верхом на болото и зарыл там свои сокровища. Его обнаруживают утром; он сидит в постели, члены тела уже окоченели. Сын оказывает ему посмертную помощь, смыкая ему ноздри и губы. Скаллагрима выносят наружу через пробитую в стене дыру; так он не сможет вернуться — его считали на это способным.

Саги еще пронизаны сказочным материалом. Их можно было бы назвать пограничной областью, отделяющей сказку от истории. Норны прядут; большую роль играет болото.

Записывал, проезжая мимо верхом, почти неразборчиво. Слева двор Скаллагрима. Скаллагрим взял землю, где на берег был выброшен гроб его отца. Фьорд назван по имени кормилицы, которую Скаллагрим убил там, метнув в нее камень — я забыл, по какой причине.

Мы поднялись на Гранброк, большой вулкан с видом на другие, частью валообразные, частью острые, «космические». Цвета лавы охватывают широкий спектр — от светлого красно-коричневого до черно-фиолетового. Между ними глетчерные ручьи, обрамленные волдырником [854], шикшой [855]и ягодником [856], карликовые березы.

Привал у окруженного березовым кустарником водопада. Мы смотрели, как вверх по нему поднимались лососи, словно выпущенные из лука, чистая мускулатура. К полудню в Бифрёсте. Названо ли местечко в честь описанного в «Эдде» моста, который стережет Геймдалл [857]со своим рогом, чтобы предупреждать богов о нападении?

Потом к горячим источникам Дейлдартунга, где вода кипит в бурлящих горшках. Отчасти ее направляют в высокие теплицы, где выращиваются овощи. Я увидел помидорные кусты огромного роста, однако плоды были достаточно безвкусными.

Оттуда ко двору Снорри Стурлусона. Перед ним его статуя работы Вигеланда [858], имя которого напомнило мне о нашей прогулке по парку Фрогнер в Осло. Дом, Рейкголт, сегодня используется под интернат; остальное, похоже, мало изменилось со времени Снорри. Здесь же он был и убит — собственным зятем по заданию короля Гакона.

Судьба Стурлусона похожа на судьбу Томаса Мора — не столько по характеру, сколько благодаря стечению обстоятельств. Оба, умы высокого ранга, вступили в конфликт с короной.

Перед домом купальня; она питается горячим источником. 52 е по Цельсию. Большой круглый бассейн с окружающей его каменной скамьей. Снорри с друзьями, а также, видимо, с учениками, все по горло в горячей купели, проводил там часы за беседой. От жилого дома туда ведет крытый проход, через который 22 сентября 1241 года и проникли убийцы.

Я провел день в состоянии какого-то полусна; северный ландшафт производит впечатление промежуточного мира. Исторический порядок не до конца отделился от порядка мифического. Это началось в Норвегии при конунгах. Исландия еще несколько поколений оставалась резиденцией асов; после убийства Снорри с этим было покончено. Но мы обязаны ему великими прозрениями. Возможно, до такого обобщающего обзора дело доходит именно тогда, когда подходит к концу время. Исторический свет падает на исчезающее. Сознание, как при пробуждении из сновидения, на мгновение выхватывает магическое царство. Самый яркий пример — Геродот. Однако при этом я вспоминаю и Флавия

Вегеция. При закате инков этот ретроспективный взгляд отсутствовал. Нам приходится по крупицам составлять картину того, что там произошло.

Исландцы посещали государства, исторический порядок в которых уже сформировался. Дома они в этом смысле еще не установили историю. При этом я снова и снова возвращаюсь к болоту. Торф — это некий медиум. Волокно отмерло, однако в пряже сохраняется особенная, кажущаяся жизнь. Непреходящее воздействие Шекспира отчасти основывается на том, что он ухватил эту пряжу под историей.

Маленькие северные города да разбросанные в глуши мызы производят с современной точки зрения впечатление призрачных. Можно представить себе, что внутри больше не разбираются дела о чьем-то изгнании и о кровной мести, но допрядается, скажем, нить чьего-то брака, или что какой-то торговец перепроверяет свою расчетную книгу, а какой-нибудь психиатр — свою картотеку. Умные головы заняты современными заботами — Ибсен, Стриндберг, Йегер, Гамсун, Мунк. Большая часть германской психологизации просачивается отсюда. Поразительно у Мунка превращение мотива в психологическую ситуацию. Сверх того меланхолия, ирония, пьянство, богема.

Дома Кирико тоже призрачны; однако в них можно предположить скорее героя или демона, нежели спиритический феномен. Кое-кому уже показалось, что он ждал от северян слишком многого и затем был разочарован — отсюда поворот Ницше от Вагнера к Бизе. То, что они впали в новую веру, свидетельствовало тогда не столько об их силе, сколько об их слабости.