Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Ни на одном из островов Средиземного моря, даже на Балеарах и Родосе, я не видел такого богатого и пышного цветения macchia. Бесчисленные цветки, белые и желтые нивяники [303], некоторые из которых почти древовидные, ежевика, мак, ромашка, дрок, белый и красный ладанник [304], и на террасах издалека заметные каскады розовой герани [305]. Все они открылись и распустились, обратившись к солнцу. Круглые шапки цветов явно подражают ему. Чем их считать — зеркалами или символами великого светила? Признак радости или служения — их поворачивание по солнцу?

Появление семенных растений, обязанное дружеской поддержке со стороны насекомых — настоящее чудо в истории Земли. Совсем непохожие друг на друга творения вступили в эротическую связь, для этого образовались мириады органов. Это как если бы из первичной материи, бушуя, накатила новая волна самосознания.

Должно быть, то был великий праздник, когда Солнце, животное и растение сочетались таким способом браком. И в такие утра можно все еще ощутить отзвуки этого праздника.

Незадолго до пробуждения отвратительная картина. Когда колосс лежит на земле, его окружают большие животные, ведомые приспешниками: гиены, волки, рыси и лисы. Потом делятся куски. Но одновременно из его внутренностей выползают личинки и черви и так густо покрывают его, что его форма, кажется, перестает быть различимой. Правда, без этого тоже не бывает очищения.

Ежедневные солнечные ванны у ручья, с пеной пробивающегося сквозь грубые глыбы гранита, они освежают, как в долинах Гарца. Камень, и так красно-розовый, еще и подрумянен лишайниками.

У воды самшит, земляничное дерево [306], дикий инжир, высокие, уже отцветшие вересковые, в каменных стыках разрослась таволга [307], притворяющаяся папоротником, ее приятно перебирать пальцами.

Бабочки порхают вдоль ручья, внизу голубянки [308], между кустами золотисто-коричневый родственник перламутрового мотылька [309], а в высоте макушек зимородок.

Иногда попадается одна из переливающихся зеленым и черным ящериц, которых мне приходилось видеть и на Сардинии. Вытянувшись в длину или согнувшись аграфом, она нежится на маленькой скале в лучах солнца — недвижно, только пульсирует шейка: «Anken» [310], как говорит житель Нижней Саксонии.

Сквозь кроны остролистого падуба виден фрагмент Порто с Генуэзской башней, красными утесами и горами, покрытыми пятнами редкой macchia.

Место для мирного пребывания — находили его и другие, собиравшиеся, вероятно, пожить здесь, ибо на одном каменном блоке можно было прочитать: «Défense de camper» [311]и ниже: «Кемпинг запрещен» — мелкая, но видимо, неизбежная царапина на почти совершенной картине. Там, где речь идет о запретах, народы становятся полиглотами.

Во второй половине дня спуск к берегу реки до широкой галечной отмели. Скорпион, который не пожелал забираться ко мне в бутылку, как тридцать лет назад такой же на Касабланке, — на сей раз я уступил как более умный.

Во второй половине дня мы вдоль сельской улицы отправились в Эвизу до высокого моста над рекой Порто. Там ответвляется покрытая растительностью дорога, которая следует изгибам реки и дальше ведет на Оту.

Такие дороги, как и заброшенные сады, типичны для острова; сеть горных троп для вьючных животных и мулов благодаря дорожному строительству при Наполеоне погрузилась в сон Спящей красавицы. Тот, кто любит одинокие пешие прогулки, найдет здесь для себя раздолье.

Речное дно пахло папоротниками и коровами, которые паслись там. Высокий голубой зимовник давно уже отцвел, на кустарниках светились светлые соплодия. Когда я сорвал одно из них, на ладонь мне брызнули черные семена.

На дороге лежал амулет, красный рожок, какие я часто видел в Неаполе. Этот был сработан не из коралла, а из твердого воска или из какого-то искусственного материала. Он послужил хорошим примером в разговоре, который я как раз вел с Ингой и Штирляйн. Речь у нас шла о крещении по необходимости и о том, что «одной водой здесь, конечно, ничего не сделать». То, что сакральное воздействие причастия Гюисманс ставит в зависимость от чистоты муки, из которой испечена облатка, всегда было мне подозрительно — так аргументируют философы, у которых не все в порядке с желудком. Мусульманин может совершить святое омовение даже песком, если в пустыне отсутствует вода. Я, во всяком случае, тоже посчитал рожок из этого непонятного материала удачной приметой.

И в самом деле, после прогулки последствия гриппа исчезли; вернулся оптимизм. Я снова заметил это по автомобильным номерам, когда мы вернулись на шоссе: счастливых чисел прибавилось. Конечно, последовательность можно перевернуть: когда наступает новая жизнерадостность, символы тоже становятся дружелюбнее. Тогда мы толкуем интенсивнее.

Знак вообще можно увидеть лишь во взаимосвязи, он существует для чего-то иного. В Юберлингене в водопроводной воде всегда плавали маленькие кристаллы извести; поэтому я извинился перед Рудольфом Шлихтером [312], который был у меня в гостях и попросил стакан лимонада. Он сказал: «А я смотрел на это как на что-то особенно приятное», а потом добавил: «Если бы я вам не доверял, я счел бы это ядом».

В густом низкорослом лесу стоял покинутый хутор или, скорее, избушка, местопребывание отшельника. Мысль: «Если б уединиться сюда на год и, поручив пастуху из Ота еженедельно снабжать себя провиантом, можно было бы почти как в пустыне сосредоточиться на одной теме». Воспоминания в таком уединении возвращаются с визионерской силой. Пример: «Lettres de mon Moulin» [313]Доде.

Прогулка к маленькой бухте Буссалья. Она еще безлюдна, но какой-то зубной врач из Парижа уже собирается выстроить там бунгало. Мы прошли мимо широко разбросанных стройплощадок.

Обрывистый берег с лежащей под ним галечной отмелью и гранитными утесами. К одному из них мы сплавали, чтобы позагорать; камень был гладким и теплым. Снова в этом гранитном мире меня удивило одновременное сосуществование самых различных градусов консистенции. Здесь скала была твердой и отполированной крупными кусками в колонны или саркофаги, там более или менее рассыпчатая, потом гранулированная. Нередко один и тот же массив переходит в эти состояния, гетерогенность которого, следовательно, основывается не столько на его химизме, сколько на механическом воздействии.

Богатство macchia в этой бухте с зарослями винограда превосходило все, что до сих пор мы видели на острове. Это касалось как поверхностей, так и отдельного куста. Такое великолепие, вероятно, не может продолжаться дольше одного дня. Звездный узор цветов стоит перед глазами, пока не уснешь.