Михаил Юхма - Кунгош — птица бессмертия

Днем 25 октября артиллеристы, расположившиеся на Арском поле, открыли огонь по контрреволюционным частям. Одновременно пошли в наступление отряды Красной гвардии. Юнкера вынуждены были отступить. Не помогли даже броневики, высланные им на помощь.

Вооруженное восстание в Казани закончилось почти бескровно. В этом была большая заслуга казанских большевиков и Мусульманского социалистического комитета, возглавляемого Вахитовьш.

И когда над кремлем взвился красный флаг, крики «ур-ра!» сотрясали его древние стены.

Олькеницкий, взобравшись на насыпь, едва успокоил людей и зачитал телеграмму, только что полученную из Петрограда. До сих пор помнит Мулланур ее текст: революция победила, Временное правительство низложено, вся власть перешла в руки Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов…

Начиналась новая страница истории…

Поезда давно уже ходили не по расписанию, и состав, в котором ехал Мулланур, прибыл в Петроград с опозданием на целые сутки.

Выйдя на перрон, Мулланур растерянно оглянулся: суета, шум, многолюдье. По лица у людей были совсем не праздничные. У одних — растерянные, озабоченные, даже хмурые. У иных — просто равнодушные. Кое-где, правда, мелькали улыбки, звучал смех. Но — ни красных флагов, ни плакатов…

Да, на праздник не похоже. А ведь этого дня Россия ждала много лет. Впрочем, не этого, а вчерашнего. Открытие Учредительного собрания было назначено на 5 января, а нынче уже 6-е… И все-таки странно. Уж не случилось ли что-нибудь?

Неожиданно кто-то хлопнул его по плечу. Мулланур оглянулся, думая, что его по ошибке приняли за кого-то другого. И сразу кинулась ему в глаза знакомая белозубая улыбка, знакомые оспины на смуглом скуластом лице, знакомые узкие карие глаза.

— Шариф! — радостно крикнул он. — Вот молодчина! Как хорошо, что ты меня встретил.

Это был Шариф Манатов, молодой башкир, давний друг Мулланура, как и он, тоже депутат Учредительного собрания.

Мулланур решил, что Шариф, приехавший в Петроград заранее, специально примчался на вокзал, чтобы встретить его, опоздавшего, и ввести в курс дела.

Но оказалось, что Манатов и сам только что вышел из вагона: оренбургский поезд, как и казанский, тоже опоздал на сутки.

Они вместе покинули перрон и вышли на привокзальную площадь. Здесь тоже было неспокойно. Народу было много, но держались люди как-то странно: не единой, слитной толпой, как бывало обычно во время митингов и других народных сборищ, а небольшими отдельными группами.

Мулланур и Шариф подошли к одной из таких групп и постарались протиснуться в самую ее гущу, туда, откуда доносился голос человека, громко что-то выкрикивавшего.

— Зря удивляетесь, господа! — услышали они. — Другого от этих бандитов нечего было и ожидать!

— Как ты сказал? А ну повтори! — Невысокий коренастый матрос рванулся к говорившему и взял его сильной, мускулистой рукой за грудь.

— Погоди, дорогой! — положил ему руку на плечо Мулланур. — Еще успеешь подраться. Объясни лучше, что тут у вас происходит?

— А ты кто такой? — обернулся к нему матрос.

— Мы депутаты Учредительного собрания, — вмешался, улыбаясь своей белозубой улыбкой, Шариф. — Только что с поезда…

— Ах, депута-аты, — насмешливо протянул матрос. — Опоздали, господа хорошие!

— Да, мы опоздали к открытию, — сказал Мулланур. — Но все же…

— Не к открытию, а вообще опоздали. Совсем. Ясно? Нет больше вашего Учредительного собрания. Было, да сплыло… Тю-тю. Амба!

— Что за глупые шутки! — возмутился Мулланур.

— К сожалению, гражданин депутат, это не шутка, а грустная истина, — обернулся к Муллануру высокий, худой господин в тяжелой шубе с бобровым воротником и в такой же бобровой шапке. Он неторопливо расстегнул шубу, достал ослепительно белый носовой платок и, сняв очки в тонкой золотой оправе, стал медленно протирать стекла, запотевшие от мороза. Или от слез? Да, пожалуй, от слез.

— Учредительное собрание, открытия которого с надеждой ждала вся Россия, разогнано! — с рыданием в голосе торжественно объявил он.

— Какая чушь! — воскликнул Шариф.

— Как разогнано? Кем? — перебил его Мулланур.

— Большевиками.

Сразу стало так тихо, что у Мулланура даже зазвенело в ушах. Впрочем, может быть, это ему показалось…

Смысл сказанного не сразу дошел до его сознания. Но вскоре шоковое состояние прошло, и мысль заработала с прежней четкостью. Вот оно, значит, как обернулось дело! Ну что ж, в конце концов этого надо было ожидать. Страна необъятная, сколько в России еще глухих, темных мест. Многие простые люди только-только пробудились от вековой спячки. Политического опыта у них никакого. Выборы в Учредительное собрание проходили в тревожной, неспокойной обстановке. Немудрено, что среди депутатов оказалось множество краснобаев, либеральных болтунов, единственным политическим капиталом которых было традиционное адвокатское красноречие. Немало, вероятно, проникло туда и представителей правых партий, скажем кадетов.

Мулланур и раньше отдавал себе отчет в том, что Учредительное собрание вряд ли будет проходить гладко. Он прекрасно понимал, что всем настоящим революционерам, пекущимся об интересах простого, трудящегося народа, предстоит тяжелая, упорная борьба с представителями правых партий и их приспешниками. Но он все-таки не сомневался, что дело народа победит. Правые поговорят, погалдят да и отступят: выпуждены будут признать, что самой надежной и твердой силой в стране, последовательно отстаивающей интересы рабочих и крестьян, являются большевики.

— Разогнали, говорите? — медленно проговорил он. — Что ж, стало быть, поделом.

— Туда ему и дорога! — беспечно улыбнулся Шариф.

— Верно говоришь, братишка! Туда ему и дорога! — поддержал Шарифа матрос.

Увлеченный разговором, он невольно ослабил свою железную хватку, и человек, схваченный его мощной короткопалой рукой, снова оживился.

— Господа! — завизжал он. — Да неужто вы сразу не поняли, кто это такие? Ведь это же большевистские прихвостни! Или на худой конец левые эсеры! Все они одной миррой мазаны! Одного поля ягоды…

— Что ты сказал? Ну-ка повтори, что ты сказал! — снова обернулся к нему матрос.

— Ну, ну, полегче! — Два дюжих молодца зажали матроса в клещи и стали медленно оттеснять от оратора. Но на помощь матросу уже протискивался сквозь толпу солдат-пехотинец в шинели и серой смушковой папахе.

Стало ясно, что теперь уж драки не миновать. Воспользовавшись суматохой, оратор, кричавший про бандитов-большевиков, улизнул. Ушел и высокий господин в шубе, сообщивший Муллануру о разгоне Учредительного собрания.

— Пойдем-ка, брат, отсюда и мы, — сказал Мулланур Шарифу. — Я думаю, у нас сейчас найдутся дела поважнее уличной потасовки.