Юрий Безелянский - 99 имен Серебряного века

Маяковский доходит до прямого богохульства:

Ранний Маяковский поражает предельной обнаженностью чувств, откровенной автобиографичностью, аффектированием собственного «Я». Стихи Маяковского — это сплошные боль и крик человека, ощутившего свою полную неуместность и ненужность в урбанизированном мире. Он — истинный певец города, но при этом, по наблюдению Корнея Чуковского, «город для него не восторг, не пьянящая радость, а распятие, Голгофа, терновый венец… Хорош урбанист, певец города — если город для него застенок, палачество!»

В стихах Маяковский громко выражает еретический протест против всего мира, жажду его переустройства. Поэт хочет стать творцом, архитектором мира, быть Богом для всех («перья линяющих ангелов бросим любимым на шляпы»). Маяковский — суперэгоцентрик. Но при этом его стихи легко читаются, притягивают, завораживают… Своеобразная логика Маяковского — в концентрированной эмоциональности и энергии стиха, который выхлестывается через край. Его метафоры поражают и удивляют, ибо они суть «элементы живописного кубизма», как выразился Николай Харджиев.

Пунктиром обозначим несколько отдельных тем. Маяковский и Первая мировая война. Многие из представителей Серебряного века поддержали угар войны и жаждали победы. У Маяковского к войне было отношение другое: война — это величайшее преступление.

Другая тема: Маяковский и коллеги по перу. Как правило, отношения были сложными. Например, с Борисом Пастернаком: вначале Борис Леонидович был литературным спутником Маяковского, затем — литературным антагонистом. В 1922 году Пастернак недоуменно писал Маяковскому:

Не одобрял выбранный Маяковским путь Илья Сельвинский:

С Мариной Цветаевой у Маяковского были отношения притяжения и отталкивания. С Сергеем Есениным — одно отталкивание: Маяковский называл Есенина «балалаечником», а стихи его — «кобылезами» в ответ на упрек Есенина, что Маяковский пишет одни «агитезы».

Громадная тема: Маяковский и женщины. Тут нужна не отдельная книга, а тома. Сумасшедшая гипертрофированная любовь к Лиле Брик. Другие влюбленности, — все это опускаем, и приводим лишь удивление Валентина Катаева по поводу любовей Маяковского — «с громадными губами оратора, плохо приспособленными для поцелуев».

И еще тема: Маяковский и заграница, в которую он постоянно рвался.

иронизировал пародист Александр Архангельский. Европу и Америку Маяковский открывал лично для себя, наслаждался всеми благами западной цивилизации, а в стихах все топтал и обливал грязью и презрением: «У советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока».

Ну, а теперь тема, без которой не обойтись: революция.

призывал Маяковский в «Приказе по армии искусств». И тут, конечно, «Левый марш»:

В самом начале революции, в 1918 году, Николай Пунин заметил, что Маяковский «перестал быть романтиком и стал классиком». Классиком марксистской этики и эстетики. Он страстно захотел, чтобы его творчество стало необходимым оружием победившего пролетариата. Призывал «дать все права гражданства новому языку, выкрику — вместо напева, грохоту барабана — вместо колыбельной песни…» («Как делать стихи», 1926). В Ленине поэт увидел воплощение идеальной модели человека будущего («Вашим, товарищ Ленин, сердцем и именем думаем, дышим, боремся и живем!..»). А Бунин — какой гигантский разлет восприятия! — писал о Ленине, как о «косоглазом, картавом, лысом сифилитике», который воцарился на троне.

О Маяковском дореволюционного времени Юрий Тынянов отмечал, что он «был уличным происшествием, он не доходил в виде книги». Все резко изменилось в советское время, после того как Сталин заявил: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Маяковский стал настольной библией советских людей, все гордились «молоткастым, серпастым советским паспортом» и все в один голос говорили: «И жизнь хороша, и жить хорошо». Маяковский был массово растиражирован и, соответственно, крепко любим. Но это произошло после смерти поэта.

Как отмечает Сергей Константинов: «Мертвого Маяковского с огромным багажом его произведений, прославляющих Ленина, советский паспорт, стройки первой пятилетки Сталин предпочел живым поэтам из-за чисто прагматических соображений. Ему гораздо удобнее было популяризировать мертвого Маяковского, чем тратить лишнее время и силы, чтобы добиться выполнения соответствующего социального заказа у поэтов здравствующих» («Независимая газета», 15 апреля 2000).

Кстати, другой вождь, Лев Троцкий, в свое время отмечал, что Маяковский «восторженно влился в пролетарскую революцию, но не слился с ней». Остался в глубине души футуристом и человеком богемы. Конечно, это так. Но он очень старался понравиться советской власти и стать ее наипервейшим поэтом.

«Володя захотел признания», — так высказалась Лиля Брик по поводу организованной Маяковским своей итоговой выставки «20 лет работы». На нее, однако, не пришли ни вожди, ни писатели. Это было похоже на бойкот и говорило о том, что Маяковский стремительно терял своих читателей.

Это одна сторона медали, другая: разочарование в революции и своих идеалах. «Все меньше любится, все меньше дерзается…» — не случайная обмолвка. В 1929 году в Ницце Маяковский встретился с Юрием Анненковым, который так вспоминал об этом:

«Мы болтали, как всегда, понемногу обо всем, конечно, о Советском Союзе. Маяковский, между прочим, спросил меня, когда же, наконец, я вернусь в Москву? Я ответил, что об этом больше не думаю, так как хочу остаться художником. Маяковский хлопнул меня по плечу и, сразу помрачнев, произнес охрипшим голосом:

— А я — возвращаюсь… так как я уже перестал быть поэтом.

Затем произошла поистине драматическая сцена: Маяковский разрыдался и прошептал едва слышно: