Джузеппе Гарибальди - Джузеппе Гарибальди. Мемуары

Итак, наше положение, уже описанное мною, было жалким, но удар римского кинжала снял с нас опалу, и мы получили возможность стать частью римской армии.

Древняя столица мира, достойная в этот день своей античной славы, освободилась от самого опасного приспешника тирании; его (кровью были омыты мраморные ступени Капитолия. Один молодой римлянин вновь взялся за оружие Марка Брута!

Ужас, навеянный убийством Росси [195] В Ломбардии вместе со мной служил сын Росси, достойный и храбрый офицер. Некоторые хотели бы изобразить его отца как гения. Но гений и достойный человек обязаны служить своей родине, а папство тогда предавало ее. , обескуражил наших преследователей, и о нашем отъезде не было больше речи. Правда, со смертью папского министра в Риме и Италии еще не создалось желаемого нами положения, но, во всяком случае, улучшилось положение Рима, поскольку облегчилось дело освобождения Италии, смертельным врагом которого было и всегда останется папство, лишенное своей маски реформатора. Что касается нас, вызывавших отвращение и страх у римской курии, то наше пребывание на полуострове стало терпимым для тех, объятых испугом людей, которые остались после смерти Росси. Этот удар кинжала разъяснил сообщникам чужеземцев, что народ понимает их и не желает быть снова отданным ими в рабство, которое они стремятся утвердить при помощи лжи и предательства.

Гибель Росси показала римскому правительству, что нельзя попирать безнаказанно права и желания народа. В министерство были призваны более популярные люди, и нам было разрешено длительное пребывание в Папском государстве. Тем не менее к нам относились по-прежнему с недоверием; хотя мы были присоединены к военным силам Рима, к нам относились небрежно, задерживали выплату жалования и особенно плохо заботились о снабжении нас оружием и теплым обмундированием, необходимым в суровую пору зимы, которая была уже очень близка.

Тем временем в Равенну пришли ожидавшиеся мантуанцы. Мазина во главе своей небольшой, но превосходной конницы присоединился к нам, и мы образовали отряд из 400 человек, правда недостаточно вооруженный, причем большинство людей было вовсе без обмундирования и плохо одеты.

Муниципалитет Равенны, содержавший нас, дал мне, наконец, понять, что было бы лучше, если бы он мог делить эту тяжесть с другими городами, которые мы выбирали бы по очереди местом пребывания. Так мы и сделали и после, примерно, двадцати дней, проведенных в Равенне, мы простились с его великодушными жителями. В Равенне, во время короткого пребывания в ней, я стал свидетелем единственного в своем роде утешительного зрелища, не виданного ни в одном из городов, через которые нам ранее пришлось пройти. В древней столице Экзархата [196] Экзархат — наместничество византийского императора в Италии с резиденцией наместника или экзарха в Равенне, расположенной в Романье (северной части Папского государства) недалеко от побережья Адриатического моря. Равенский экзархат был установлен в 555 г. и длился около двух столетий. В 752 г. Равенский экзархат был завоеван лангобардами. царило поистине прекрасное согласие между различными сословиями граждан. Совершенное согласие между различными сословиями итальянского города — вот условие, вот источник свободы и независимости родины, если это согласие становится повсеместным, а его отсутствие безусловно является причиной наших несчастий и унижения.

Мне казалось, что это согласие, к счастью равеннцев, обосновалось под сенью гробницы Данте, величайшего из наших великих людей. Не существовало обособленных клубов: одного — народного, другого — итальянского, национального или обособленных обществ, каждое из которых имело бы свою церковку, своих руководителей и стремилось бы главенствовать, а не сотрудничать с другими. Нет! Здесь было единое общество, состоявшее из всех граждан, здесь господствовало единодушие во взглядах — от дворянина до плебея, от богача до бедняка. Все жаждали освобождения родины от чужеземца, не стремясь к немедленному решению вопроса о форме правления, который в те дни мог лишь усложнить положение и отвлечь общее внимание от главной задачи.

Я убедился, что немногословные равеннцы — люди дела, и вполне верю в подлинность следующего случая, о котором мне рассказали в городе. Среди бела дня, в толпе равеннцев появился шпион. Он был сражен выстрелом, и тот, кто стрелял, удалился не бегством, а спокойным шагом, ибо другого шпиона здесь уже не могло оказаться, и труп презренного человека остался лежать, напоминая горожанам о том, как надо действовать.

Итак, мы покинули Равенну и двинулись дальше, останавливаясь по дороге в различных городах Романьи. Нас хорошо принимало население, а муниципалитеты обеспечивали необходимым. В Чезене я оставил свой отряд и отправился в Рим для переговоров с военным министром, с целью уточнить наш маршрут и выяснить наше положение. Там я узнал о бегстве папы [197] В ночь с 24 на 25 ноября 1848 г. папа Пий IX, который испугался развертывавшихся революционных волнений в Риме, переодевшись, бежал в пограничную неаполитанскую крепость Гаэту. . С министром Кампелло мы решили, что Итальянский легион (так назывался отряд, которым я командовал как в Америке, так и в Италии) составит часть римской армии, будет обеспечен всем необходимым и отправится в Рим, чтобы завершить там свое комплектование и организацию. Я тотчас же написал майору Марроккетти, на которого оставил командование отрядом, чтобы он двинулся к Риму. Сам я направился навстречу отряду.

Во время моей отлучки из Чезены в отряде произошел печальный случай — был убит на дуэли Томмазо Риссо. Это была для нас очень ощутимая потеря, тем более что она явилась следствием раздора между двумя храбрыми соплеменниками, и смертельный удар был нанесен рукой товарища.

Во время ссоры Риссо ударил Раморино хлыстом, что сделало дуэль неизбежной. Я изгнал бы, конечно, из Легиона офицера, позволившего себя ударить кому бы то ни было, а Раморино не был мальчиком, способным снести оскорбление, подобное тому, которое ему было нанесено. Узнав о происшедшем, я стал держаться холодно с обоими, хотя и предчувствовал несчастье. Я готов был заплатить собственной кровью за позор храброго товарища, но это было невозможно! Когда я уезжал из Чезены в Рим, Томмазо Риссо, с которым я, против обыкновения, стал держаться холодно, подошел к экипажу и крепко пожал мне руку. Мне показалось, будто я пожал руку покойника. Предчувствие смерти моего друга не покидало меня во время всей поездки, и известие о ней не удивило меня, хотя и причинило боль. На дуэли, состоявшейся за пределами Чезены, Раморино убил Риссо.