Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

— Разве это возможно?

— Вообще-то невозможно, но надо попробовать.

В основе хирургического умения лежит, прежде всего, знание анатомии и физиологии тканей. У меня не было точных знаний о возможности роста целой кости из надкостницы. Этого тогда никто не знал, и до сих пор это еще изучается. Но я знал, что сосуды надкостницы участвуют в образовании новых костных клеток, и интуитивно чувствовал — если сохранить надкостницу, то она может дать рост новой плотной кости. Как быстро и насколько много — я не знал, но другого выбора не было. Ободряло то, что сама надкостница не подверглась нагноению, а только слегка утолстилась. Значит, в ней бродили какие-то силы, способные противостоять инфекции. Я сделал небольшой разрез надкостницы и отсосал гной большим шприцем. Потом несколько раз тщательно промыл пустой мешок надкостницы раствором пенициллина, под напором. Главный врач пришел посмотреть на операцию. Комиссия здравоохранения проверяла условия стерилизации инструментов в его больнице, и он боялся, что если я сделаю ампутацию, то его могут наказать. Увидев, что я развожу много пенициллина, он заволновался:

— Вы так весь мой запас пенициллина израсходуете.

— Что же мне делать — не спасать ногу? Я напишу в протоколе операции, что из-за нехватки пенициллина мальчику сделали ампутацию. Он останется инвалидом, а вас будут судить за плохую стерилизацию иглы.

Он махнул рукой.

Очистив надкостницу, мне надо было умудриться зафиксировать ногу без кости в правильном положении. Аппаратов наружной фиксации тогда не было. Я ввел по две тонких стальных спицы в два конца бывшей кости, а концы самих спиц оставил торчать над кожей. Зашив разрез, я держал ногу в правильном положении, а Альгис под мою диктовку осторожно накладывал большую гипсовую повязку. В нее мы вмонтировали торчащие концы стальных спиц — получилась довольно прочная фиксация ноги.

Вся эта уникальная операция была — интуиция и чистейшая вынужденная импровизация. Но и то и другое было основано на хирургическом опыте моей прежней работы в провинции и столице.

Операция была такая трудная и грязная, мы с Альгисом так устали и пропотели, что решили первым делом идти в баню — отмыться от пота и гноя. Баня как раз была недалеко от больницы. Пришли туда — закрыто, не пускают. Через дверь видно, что внутри суетятся работники, расстилают ковровую дорожку в коридоре.

— Почему же баня закрыта? — спрашиваю служителя.

— Сегодня приедет мыться председатель крайисполкома товарищ Мицкевич, — и добавил доверительно, — он большой любитель попариться, всегда с компанией приезжает.

Советским боссам все дозволено: он пожелал попариться, значит, простые люди должны ходить грязными. Пришлось сполоснуться в прохладном больничном душе.

Хирургия основана на знании и умении, но интуиция и импровизация способны иногда делать чудеса в хирургии. Такое чудо произошло с ногой мальчика: на месте сгнившей стала формироваться новая кость — из оставленной надкостницы. По правде говоря, я сам был удивлен. Я радовался за своего пациента и был счастлив, что не пропали мое хирургическое умение и находчивость, которые я оттачивал упорной работой. Сколько смолоду я делал ошибок, сколько раз отчаивался после операций — а все-таки все пошло на пользу. Да, успех дела приходит с мудростью, которая достигается опытом, который достается ошибками.

Альгис Петрулис поверил в меня, как в бога, и не отходил все время, пока я был в Целинограде. А я соскучился по преподавательской работе и с энтузиазмом передавал ему все, что знал и умел. Мы с ним остались друзьями на всю жизнь. Через двадцать лет Альгис защищал в Каунасе докторскую диссертацию, и я был его оппонентом. Потом он стал профессором и заведующим кафедрой. Я тешу себя надеждой, что в его успехах была заложена капля моей заслуги.

Уже почти два года мы с Веней Лирцманом «сидели взаперти» в орготделе и томились без хирургической работы. Я беспокоился, что руки отвыкнут от скальпеля и я потеряю уверенность движений, необходимую для тонкостей хирургического умения. Врачебная работа требует натренированности всех чувств — умения распознавать болезнь на ощупь, на слух, на запах. Так, пальцами врачи определяют границы органов, прощупывают опухоли и их консистенцию; на слух определяют изменение шумов сердца и легких, обонянием улавливают запах ацетона при диабетической коме. Натренированные руки хирурга должны уметь чувствовать ткани через сталь инструментов и, руководствуясь этим шестым чувством хирурга, удалять из организма лишь вредное, не повредив здоровое.

Вот это особое, шестое чувство хирурга я и боялся потерять, сидя над бумагами. Тоскуя без применения своего умения, я лишь изредка решался беспокоить директора просьбой вернуть меня в клинику. В Волкове произошла трансформация зазнайства: его назначили главным травматологом и выбрали членом-корреспондентом Медицинской академии (без всяких научных заслуг). Это был типичный случай взлета молодого карьериста, который «попал в обойму» нового поколения директоров научных учреждений. Быстрый взлет кружил ему голову и, занятый своей карьерой, он вряд ли беспокоился о моей. Говорят, чтобы проверить человека, надо сделать его начальником.

Теперь, если Волков брал евреев, он обязательно посылал их работать в наш отдел. К нам пришли еще трое сотрудников — Нахим Махсон, Наум Любощиц и Валентин Герцман. Все они писали кандидатские диссертации по хирургии, всех их сослали к нам. Отдел переполнился евреями, как «терем-теремок» из детской сказки переполнялся зверюшками.

По организационным делам к нам часто приезжали сотрудники из других институтов. Это дало мне широкий круг знакомств с коллегами. Из Свердловска приезжал мой друг Валентин Фишкин, очень активный, яркий ученый и хороший хирург, моего возраста, всегда полный новых интересных идей. Он удивлялся, видя нас за бумажной работой:

— И долго это вы собираетесь замерзать в вашей еврейской синагоге?

Синагога — да? Но куда было податься талантливым евреям-ученым, если им ставили палки в колеса и не хотели давать хода в клинике? Эти новые сотрудники прошли войну: Махсон был хирург-полковник в отставке, Любошиц провел войну лейтенантом. Они совершали подвиги на войне, а теперь, уже в немолодом возрасте, совершали научный подвиг — писали хирургические диссертации. Это трудная цель, и немолодые люди редко идут на такое самоотречение. У Наума Любошица особо интересная диссертационная тема — лечение переломов костей таза. До работы в нашем отделе он лечил больных в детской больнице. И диссертацию он защитил с блеском. На диссертационном банкете глаза Наума сияли искринками — у него были очень красивые, лучистые глаза. Мы с Лирцманом сочинили ему стихи, а я пропел на популярный цыганский мотив: