Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

Уезжали мы переполненные жиром и коньяком, хозяйка опять стояла в конце двора и издали нам улыбалась и кивала. Лена уехала с нейрохирургом и пропала на два дня. Мы делали вид, что ничего не заметили, но ее это не устраивало: она охотно высказывала намеками свое удовлетворение. В командировках многие часто пускаются в разгул.

Утром нас повели осматривать виварий на первом этаже института. В длинных рядах клеток по обеим сторонам коридора сидели кролики. Шакиров объяснял:

— Всым кролыкам я слымал лапы. С правый стороны кролыкым даем в пышу мумиё. С левый стороны кролыкам мумиё ны даем. С правый сторыны лапы срыстают в двы неделы, с левый сторыны лапы срыстают в четыры неделы.

Это был примитивно поставленный опыт. Чтобы проверить действие лекарства, надо делать эксперимент «двойным слепым методом» — проверяющий не знает заранее, что и кому давалось и какой результат действия ожидается.

— Покажите, пожалуйста, протоколы опытов.

— Пыжалыста, пыжалыста.

Он открыл замасленную толстую ученическую тетрадь, в ней карандашом два ряда записей, в каждом ряду номер кролика и дата сращения сломанной лапки — больше ничего. Протокол был еще примитивней самого эксперимента.

— Выдыте, справы запысыны кролики с мумие, слева запысаны кролики без мумие. Все цыфыры справы в два разы мынше.

— По каким критериям вы определяете, что произошло сращение?

— Это очын просто: есылы кролык можыт прыгат — лапка срыслас, есылы кролык ны можыт прыгат — лапка ны срыслас.

Критерии были примитивнее и опыта, и протокола. Мы переглянулись, ничего не сказав.

Когда мы вышли из вивария, к нам незаметно пристроился какой-то сотрудник института.

— Нэ верты Шакирову. Ныкакые кролыки мумис ны получают. Работныца выварыя нычего им ны дает, она продыет все мумиё на бызары. Пойдытэ со мной на бызар, я вам покыжу.

Прямо через дорогу на Алайском базаре — горы риса, овощей и фруктов, на простынях на земле разложены куски мяса, все засижено мухами. Провожатый показал:

— Вон та женщына — служытел выварыя, это она придает мумиё, ны дыет кроликам.

Толстая узбечка в больничном халате сидела перед разложенными кусочками мумиё.

— Сколько стоит?

— Одын кучка — десыт рублей.

— Так дорого, нельзя ли по пять рублей?

— Нет, одын кучка — десыт рублей.

Ее мумиё продавалось довольно бойко. Бедным кроликам ничего не доставалось.

На следующий день мы с Шакировым обходили его отделение, где он лечил больных с переломами, давая им мумиё. Само лечение велось обычным способом вытяжения, но больным каждый день полагалось пить раствор мумиё. Пациенты в тюбетейках водили за нами глазами и не понимали русский разговор. Шакиров объяснял:

— Этыт болной всыго тры неделы на вытыженыи, а перылом ужы сроссы.

— Можно увидеть его рентгеновский снимок?

— Конычно, конычно, можно. Снымкы в моем кабынете, я ныкому ых не дыю, это сыкрет.

Когда мы увидели снимки, то пришли в замешательство: они были такого плохого качества, что определить на них сращение перелома было невозможно. Он уверял:

— Этыт снымок черыз тры неделы, выдыте — полный срыщеныс.

Было ясно, что никаких доказательств ускорения сращения переломов от применения мумиё у него нет — ни в экспериментах, ни в клинике на больных. Но наше задание было не развенчивать, а дать заключение Волкову. Через четыре дня мы поблагодарили обоих отдельно — Шакирова и Шаматова, сказали, что нам все было интересно, мы все доложим.

Мы прилетели в Москву и написали в отчете, что никаких подтверждений эффективности мумиё при лечении переломов нам не показали. Волков был в заграничной поездке, мы оставили ему наш отчет. Дворкин потом говорил, что он выражал ему свое недовольство.

— Зачем вам было убивать узбеков? Черт с ними, что они там творят. Написали бы помягче, мол, открытие перспективное, но надо доделать. Волков хочет все больше славы и готовился разделить с ними это открытие, а вы испортили ему сладкий пирог.

— Александр Маркович, но ведь это «открытие» пахнет темным средневековьем. При всем уважении к Волкову, мы не могли написать, что это — перспективное открытие.

Прошло три-четыре года, однажды мне передали от Волкова толстый том с его запиской: «Прошу Вас срочно дать заключение на докторскую диссертацию Шакир Шакировича Шакирова». На титульном листе написано, что Волков — научный консультант этой диссертации. Значит, упорный узбек продолжал работать по своему открытию, и Волков продолжал его поддерживать. Это было подозрительно: мумиё никто и нигде не применял и поддержка Волкова могла лишь означать хорошие подарки — тип взяток от Шакирова.

Хотя я был настроен скептически, но в науке скептицизм не должен превышать степени информированности. Может, там написано что-то новое? Сначала я пролистал четыреста страниц в поисках иллюстраций и таблиц, в них могла отражаться суть работы. Была одна иллюстрация — семейная фотография семьи Шакирова возле костра. Там и знакомое лицо его жены. Подпись «Экспедиция по поиску мумиё в горах». Такая иллюстрация содержала не много научных доказательств. А таблицы — только перечисление числа подопытных кроликов и леченых больных, никаких научных данных. Половина плохо написанного текста была изложением народных легенд, другая половина — история известных методов лечения переломов. Никаких исследований, никакой научной подкладки. Я понял, что со времени нашей комиссии ничего нового сделано не было, оставалась та же средневековая псевдонаучность, только переплетенная в обложку. Зачем это нужно Волкову? Я написал отрицательное заключение. Он ничего не сказал, но казалось, что был опять недоволен.

Вскоре Шакиров защитил диссертацию и получил степень доктора медицинских наук в Узбекистане. Волков не захотел выставлять его работу в нашем институте, чтобы ее не провалили, он добился, чтобы защита проходила там. Потом к нам приехал сам доктор медицины Шакиров и на заседании ученого совета зачитал указ о присвоении Волкову звания «Заслуженный деятель науки Узбекской ССР». Он обнимал Волкова и надел на него шелковую тюбетейку и пышный узбекский халат. Аудитория горячо аплодировала.

Безделье в орготделе освободило меня от постоянной врачебной перегрузки. Когда я работал в Боткинской, мне некогда было думать ни о чем, кроме моих больных и научных дел. Даже по вечерам мне постоянно звонили знакомые с медицинскими просьбами. Теперь вечерами и ночами я писал стихи. В издательстве «Малыш» вышли две мои новые книги, в журналах «Огонек», «Мурзилка», «Веселые картинки» и «Здоровье» печатали мои стихи. Детские книжки тонкие, стихи короткие, они давали деньги тоже «тонкие», но были для меня большой радостью, я дарил их своим друзьям, у всех были маленькие дети. А главное, что у меня самого появлялся постоянный читатель, вернее слушатель — мой маленький сын, которого я прозвал Тяпенок в честь его мамы Тяпы. Теперь я не ездил на дачу к Корнею Чуковскому, чтобы проверять стихи на детях, я читал их дома.