Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

В кислотном варианте задача представлялась сложной, но решаемой. А в кислородном…

Отец продолжал сомневаться, что жидкий кислород удастся укротить, но Королев давил: это ему по плечу. Работа над «девяткой» не прекращалась. И так как двигатели для нее сделал все тот же Глушко, Королева все больше угнетала зависимость от «предателя». Королеву очень хотелось заиметь своего двигателиста, не пристраивающегося к двум мамкам сразу. Судьба свела его с Николаем Дмитриевичем Кузнецовым, создателем турбореактивных двигателей для туполевского бомбардировщика Ту-95 и его пассажирского аналога Ту-114.

Неизведанная ракетная стезя в те годы влекла многих, в том числе и маститых авиационных двигателистов. Поначалу они заводили у себя опытные группы, отделы, а по мере освоения ракетных двигателей начинали приглядываться, с кем вступить в альянс. В их повороте к ракетам немалую роль сыграло предостережение отца — эра военной авиации идет к закату, пора готовиться к замене самолетов ракетами. Пошли разговоры о закрытии конструкторских бюро, их перепрофилировании.

Отца активно поддерживали ракетчики. Особенно старались Королев и Челомей. Они искренне верили сами, готовы были доказывать кому угодно, что их ракеты смогут справиться с любыми задачами.

Устинов занимал тоже крайне решительные позиции. Янгель вел себя более сдержанно. Возражения военных летчиков и авиационных конструкторов на их фоне не доходили до сознания отца.

Даже Туполев, чей авторитет у отца оставался почти непререкаемым, ничего не мог поделать. Я не могу ничего сказать об официальных встречах, но на даче я был свидетелем подобных разговоров. Они оба любили такие встречи, когда, беседуя как бы ни о чем, без регламента, можно затрагивать любые темы. На сей раз отец отшучивался, уходил от прямого ответа, не желая обижать старика. Андрей Николаевич сам любил и умел пошутить, мастерски превращал в шутку любую серьезную проблему, а потом, как фокусник, возвращал ее обратно уже решенной. Но тут отца ни переубедить, ни перешутить не удалось. Он соглашался, что с самолета можно выбирать цели, вести прицельное бомбометание, оценивать достигнутый успех или промах, исправлять огрехи. Со всем этим он соглашался. Возражал лишь в одном. «Главный наш противник — Соединенные Штаты Америки. Как бомбардировщик сможет поразить цели на их территории?»

Ответ известен: никак. Туполеву вновь пришлось произнести роковое слово. Отец облегченно вздохнул. «Вот видите, — он перешел на серьезный тон, — вы предлагаете затратить на бомбардировщики миллиарды и не решить главной задачи. Денег у нас нет, приходится выбирать, кому заплатить. Естественно, мы выбираем ракеты. А у вас полно дел с пассажирскими самолетами. Предлагайте, мы рассмотрим, скупиться не будем».

Пока дальше разговоров отец не шел, но по всему чувствовалось, что решение не за горами. Авиационные конструкторы чувствовали себя сидящими на пороховой бочке.

В 1959 году ядерные взрывы не производились ни в СССР, ни в США, ни в Великобритании. Страны, входившие в ядерный пул, настороженно следили друг за другом, ни на минуту не прекращая своих исследований, конструирования: если одна из них сорвется, нарушит зыбкое равновесие не подкрепленного никакими договорами моратория, то две остальные смогут возобновить свои испытания немедленно.

Наши испытания, проведенные на исходе 1958 года, не решили всех проблем. Наиболее серьезная из них возникла при поездке отца к Янгелю. Под какой заряд рассчитывать Р-16? Использовать только что испытанную для Р-12 мегатонную боеголовку или ориентироваться на перспективную, в два-три раза мощнее?

Ответа на этот вопрос ждали от отца. Кириченко, Брежнев, Устинов, не говоря уже об администраторах рангом пониже: министрах, председателях государственных комитетов, стояли за новый заряд. Они не сомневались в необходимости проведения испытаний, относились к нашим обязательствам прекратить взрывы не более как к политической уловке, бумажке, не способной противостоять требованиям жизни.

Отец принял соломоново решение — ориентироваться на старую боеголовку, но предусмотреть возможность использования вновь разрабатываемой. Занять более жесткую позицию он просто не мог. Американцы связали себя обязательством всего на год, он вскоре истекал. Французы, не успевшие вступить в ядерный клуб, не обращая внимания на развернувшуюся кампанию, готовили свое первое испытание. Оно чрезвычайно беспокоило отца, ведь под французской маркой смогут проводить свои взрывы и американцы. Как их проконтролируешь?

Но пока он держался твердо. И как бы в поддержку слов отца вскоре после совещания у Янгеля, а точнее, 26 июля Государственный департамент США сделал заявление о продлении своего моратория до конца нынешнего года. Шаг невелик, попросту шажок, ведь дело шло о двух месяцах — с 31 октября срок переместился на 31 декабря. Однако отец воспринял сообщение как добрый знак. В Москве немедленно отреагировали: СССР не возобновит испытания, пока западные страны не начнут своих. США держались до 29 декабря, когда практически одновременно с сообщением о достижении договоренности о встрече на высшем уровне в Париже 16 мая 1960 года президент Эйзенхауэр объявил, что с нового года США считают себя свободными от добровольно принятых обязательств по соблюдению моратория на испытание ядерного оружия. О своем решении, о дате начала взрывов они сообщат заблаговременно.

Отец расценил этот шаг как уступку президента требованиям военных. Однако сам он не последовал примеру американского президента, хотя и Славский, и Устинов предлагали немедленно приступить к подготовке новой серии взрывов. Поколебать отца им пока не удалось.

Не поколебало его и сообщение о взрыве в феврале 1960 года на полигоне в пустыне Сахара первой французской бомбы.

В это время отец находился в Индии с государственным визитом. Я сопровождал его и присутствовал при получении неприятного известия. Из Москвы предлагали однозначно отреагировать на нарушение нашего одностороннего условия о прекращении испытаний: до первого взрыва, произведенного на Западе. Не в США, а на Западе.

Кириченко и Славский считали, можно без всякого ущерба для нашей политики провести хотя бы ограниченную серию взрывов, закончив ее к открытию совещания в Париже. Тем самым наши позиции станут прочнее, и мы на равных или почти на равных сможем говорить с американцами.

Отец не согласился. Аргументы «москвичей» произвели на него обратное впечатление: как можно не понимать, что после первого же взрыва говорить станет не о чем? В военном отношении, по его мнению, пока ничего не изменилось. Просто Франция удовлетворила свои амбиции, став еще одной ядерной державой. Отец верил в искреннее стремление к миру президента США, надеялся на достижение соглашения. Он решил взрыв в Сахаре «не заметить».