Ольга Белан - Моя бульварная жизнь

— Будешь брать интервью по телефону из Женевы у правой руки Михася Виктора Аверина, — он подробно и по минутам в режиме реального времени поведает нам полную версию женевского суда.

— Юра, — взмолилась я, — по телефону очень сложно брать интервью — и трубку держать, и записывать. Диктофона у меня нет!

— Купим. Купим тебе диктофон с функцией прямого подключения к телефону. Ребята оплачивают нам стоимость целого номера — и сами берутся его распространять. А у них сеть по всей Москве и области. Это шанс не только заработать, но и прогреметь на всю Москву — у нас единственных будет возможность вести прямой репортаж из Женевы, и не из официального пресс-центра, а от непосредственных свидетелей. Этого упускать нельзя!

— А фотки? Где мы возьмем фотки? В зале суда снимать нельзя — только зарисовки художника можно получить через РИА-новости. Но только картинками не проиллюстрируешь такой большой материал!

— Это солнцевские пусть думают. В архивах что-нибудь поищут. Не наша забота.

Диктофон был куплен в тот же день. Вечером я впервые выходила на связь с Женевой. Правая рука Михайлова по кличке Авера — Виктор Аверин, фамилию которого даже его помощники называли с придыханием, в течение трех часов наговаривал мне информацию о том, как проходит суд, как чувствует себя Михась, любопытные подробности о тюремной жизни знаменитого солнцевского пахана. Например, что он заказал через своих передачу и те послали ему экзотические фрукты — огромную корзину —, которыми Михась угощал всех своих сокамерников. Ну, а информация о том, что сутки заключенного в женевской тюрьме Шон-Доллон обходятся в 250 долларов, повергли в шок и смятение не только читателей, но и сотрудников — мало кто получал у нас такие деньги даже в месяц!

Всю оставшуюся ночь я расшифровывала и писала. Утром уехала спать, за это время материал уже набрали и сверстали. После обеда подтянулись братки с фотографиями — вся редакция сбежалась посмотреть на живых бандитов. Очень милые, надо сказать, люди. Потому и заголовок мы дали уважительный «Кому Михась, а кому Сергей Анатольевич».

Материал послали на визу Авере в Женеву. Он откликнулся быстро: «Все отлично. Автору отдельное спасибо от Михася». А я, надо признаться, опасливо поставила под материалом псевдоним. Кто их знает, журналистов в то время убивали, как комаров, а у меня сын все-таки…

Мы за эти дни чуть ли не сроднилась с солнцевскими, и только успевали удивляться — как у них поставлена организация, какая дисциплина! Все четко, в срок, все конкретно и главное — без пустых обещаний. Весь тираж вышедшего номера с огромной фотографией Михася на обложке они забрали, в течение дня распродали по Москве и области, и даже заказали дополнительный тираж. На каждой станции метро и электрички, в каждом киоске и на каждом лотке — везде первым номером был выложен «Успех». О нашей газете снова заговорила вся Москва!

Солнцевские щедро заплатили редакции и впервые мы раздали сотрудникам хорошие зарплаты. Мне лично Михась прислал в конверте столько долларов, что я долго ломала голову: что с ними делать? Поменять окна в квартире и сделать ремонт или съездить с сыном в Ниццу?

Это замечательное слово подарила мне Римма Маркова. Интервью с ней я до сих пор считаю одним из самых удачных. И не потому, что это я его написала, а потому что Римма Васильевна — блистательный собеседник и рассказчик. Я записывала за ней и почти ничего не правила. Не могу отказать себе в удовольствии привести пару отрывков:

«…— Я самозабвенно училась, мечтала посвятить себя театру и ничего вокруг себя не видела и не замечала. А то, на что вы намекаете, случилось на каникулах в Махачкале, куда я ездила навестить родителей. Там ведь море необыкновенное, песчаные, почти безлюдные пляжи — я каждое утро бегала купаться. И вот однажды захожу в море и чувствую на себе пристальный взгляд. Объект разглядела, когда уже обратно выходила — мужчина с великолепной фигурой, немного лысоватый смотрел на меня в упор. Я села под „грибок“ — он под соседний, я иду купаться — он тоже. Я из моря — и он. Потом я пошла на хитрость и пересела под другой „грибок“ — и он, конечно, тоже подсел поближе. Так проходит день, два… Меня уже любопытство начало раздирать, и уже не он меня, а я его начала ждать и искать. Чувствую, что уже влюблена в него, а он ко мне так и не подходит.

Я начала искать его в городе. Иду вечером по бульвару, где вся молодежь гуляла. И вдруг он мне навстречу. Я, конечно, делаю тифозное лицо, а сердце прямо вываливается из груди. Мы приближаемся друг к другу и сейчас пройдем мимо! Но он, наконец, говорит: „Добрый вечер“. Садимся на скамеечку. Он предлагает мне… бутерброд. Сидим молча, жуем. Потом Семен рассказал, что он — военный летчик, в отпуске. И про меня знает абсолютно все — и про Москву, и про театр. И начинается такая любовь, какой, наверное, больше в моей жизни уже не случилось…

Он очень красиво ухаживал. Цветы охапками возил каждый день. На мотоцикле ездил — я по звуку мотора задолго слышала его приближение, и сердце начинало колотиться как бешеное. Узнал, что я люблю арбузы, а еще был не сезон для них, так он где-то достал, привез домой целый мешок. Целовались, я все ждала, что должно произойти что-то особенное…

— И произошло?

— Я все горела от нетерпения и сама спросила, почему он меня не берет. Он ответил, что хочет, чтобы я стала его женой. Я, конечно, тут же согласилась.

И вот мы поехали на рыбалку куда-то в район Каспийска. Обстановка самая романтичная — море, свежая уха на берегу, звезды огромные прямо над головой. Я понимала, что сейчас ЭТО произойдет прямо здесь, под яркими звездами. Чтобы было не очень стыдно, голову замотала полотенцем так, чтобы лица не видать.

Утром он пришел к родителям просить моей руки.

— Особенно интересна реакция вашего папы.

— Именно, ведь он везде за мной ходил с молотком в кармане — ухажеров отгонял. А тут не углядел.

— А ухажеры все-таки были?

— Однажды в Махачкалу приехал Марк Бернес и увидел меня на пляже… Потом, уже в Москве, мой однокурсник записывался вместе с ним на радио, Бернес просил о встрече со мной. Он тогда был не женат и просил передать, что у него самые серьезные намерения…»

Потом Римма все-таки вышла замуж (ЗА ЛЕТЧИКА?). Но очень скоро муж ей изменил, и она об этом узнала…

«— Развод последовал немедленно?

— Нет… Я ведь любила его, да и дочке всего два года исполнилось. Побежала советоваться к подруге — мудрейшей женщине Валечке Улесовой, мы с ней вместе в Москонцерте работали. Она мне сказала: „Важно понять, влюблен он в нее или это просто так, КОБЕЛЯКИ“.

— И что оказалось?

— Что влюблен. Поехали мы к дочке на дачу. А он эту дачу терпеть не мог. Ложимся спать, а он мне: „Устал. Извини“. Я всю ночь не спала. Монологи в голове проговаривала, как ему скажу, что все знаю. Слышу: утром, часов в шесть, через меня перелезает и тихонько спускается в сад. Я встала у окна за штору и смотрю. А он цветы с клумбы рвет и за забор бросает. Потом умылся, собрался, записку мне оставил, что в город ему срочно надо кому-то какие-то ноты отдать. Я за ним. Но дома, конечно, ни его, ни цветов не было. Вечером мы еще в кино сходили с символическим названием „Развод по-итальянски“. А уж после кино я ему все и выдала. Он оставил ключи и ушел.