Юрий Герт - Семейный архив

В 1969 году ситуация изменилась в более благоприятную для нас сторону. К этому времени в Израиле проживало уже 2-3 тысячи евреев, которым удалось вырваться из Советского Союза. Именно в этот момент начала там активно действовать Энн Шанкар, американская еврейка, жена крупного израильского миллионера. Она разыскивала имена и адреса отдельных лиц и групп и снабжала нас адресами и прочими подробностями. Одной из первых кампаний тогда стала массовая отправка поздравительных открыток от американских евреев, стремящихся оказать помощь советским собратьям. Вслед за этим мы начали кампанию телефонных звонков в СССР. Впоследствии советские власти спохватились и стали прерывать наши телефонные разговоры, но мы уже завязали много тесных контактов...

После 10 лет упорной работы, в начале семидесятых, нам удалось привлечь к проблемам советских евреев не только американских евреев, но и все наше общество. А за этим последовала соответствующая реакция Конгресса, и одними из первых были сенатор Джексон и мой конгрессмен Вэник.

Здесь надо сказать, что проведение в жизнь закона, который потом получил название Поправки Джексона-Вэника, заняло два года, в течение которых приходилось преодолевать активное сопротивление правительства и, в частности, такого деятеля, как Генри Киссинджер. В этой борьбе нашему Комитету довелось сыграть важную роль. Нам удалось привлечь к этой проблеме внимание тех законодателей, которых ранее никогда особенно не волновал «еврейский вопрос»... Что же до Генри Киссинджера, то он выступал против Поправки, объясняя это опасностью вызвать слишком сильную реакцию верхов Советского Союза по поводу столь «болезненной темы» и, как следствие этого, даже начать ядерную войну... Такова была точка зрения тогдашней администрации, но время достаточно четко показало, кто на самом деле был прав...

Что же до Поправки Джексона-Вэника, то она запрещала определенные торговые отношения со странами, которые применяли в своей практике отрицательное отношение или жесткие ограничения на свободу эмиграции их граждан и определяла подобную практику как ущемление гражданских прав.

Вот на этом этапе мне пришлось «уйти на покой». Как уже говорилось, я работал в НАСА, как и другие мои коллеги, у меня к тому времени родилось четверо детей, моя общественная деятельность шла в ущерб и моей работе, и семье. Но главная цель, которую мы ставили перед собой, была достигнута...

Надо сказать, в последующие годы я, подобно всем моим единомышленникам, был удивлен и — более того — разочарован пассивностью и безразличием подавляющего большинства евреев, которые вырвались из СССР и зажили в условиях свободных обществ Израиля, США и прочих стран. Хотя, конечно, я понимаю, что при переезде в другую страну эти люди столкнулись с непростыми проблемами и не могли уделять много времени общественной деятельности, которая была и остается добровольной и неоплачиваемой...

О себе. По отцовской линии мои предки приехали в Америку из той части Закарпатья, которая когда-то была Венгрией. Мои деды по материнской линии жили в Галиции. Я окончил школу и иешиву в Нью-Йорке, затем посвятил себя занятиям химией. В Кливлендской лаборатории НАСА начал работать сразу после окончания университета. Увлекся физикой, занимался проектами преобразования солнечной энергии в электрическую. Мы сделали много для того, чтобы передать разработанную нами технологию на службу не только «чистой науке», но и людям как в нашей стране, так и в странах Европы, Азии и Африки...»

Кстати мы узнали из сказанного мимоходом, что все расходы, организуя движение в помощь советским евреям, брали на себя Лу Розенблюм и его друзья-единомышленники. Некоторые из них, чтобы все увидеть, во всем убедиться самим, ездили в шестидесятые годы в СССР, затрачивая на билеты и гостиницу свои невеликие заработки. «Вот она, Америка, — думалось мне, — Америка, которой мы не замечаем....»

Мне всегда хотелось быть редактором журнала. Начиная со школьной поры, когда мы выпустили наш нелегальный, идеологически-вредный журнал «Вонзай самокритику!» И потом, когда я работал в «Просторе», особенно в последние тягомотные годы... Ах, думал я, если бы, если бы... Наивное это желание угасло, как угасает всякая несбыточная мечта, похожая на прохудившийся воздушный шарик, опустившийся на землю...

Но земля-то под нами была американская... И однажды, зайдя к нашим бывшим соседям, Якову и Марине Стуль (мы около года прожили в одном доме на Нобл), я выплеснул на общее обозрение вполне маниловскую идею: а что, если мы в Кливленде станем выпускать ежегодник подобный тому, который издают в Филадельфии?.. К моему удивлению эта мысль понравилась. Марина и Яков у себя в Челябинске преподавали — он в техническом институте, она в институте культуры, к тому же Марина писала, печаталась... Через несколько минут на листе бумаги был набросан состав предполагаемых авторов. Требовалось только узнать, кто и что захочет поместить в сборник, и собрать материалы...

Сутью ежегодника, мне представлялось, должна быть еврейская проблематика. Но — не просто «еврейская проблематика»... По мате риалам, приходившим к нам из России и Казахстана, все возвращалось на круги своя: в засахаренном виде изображались взаимоотношения между русскими и евреями, что же до антисемитизма, то о нем и речи не было, лишь умилительные подробности, а если попадались какие-то неприятные детали, так из давнопрошедших времен... Почему же евреи едут в чужие края, в Израиль, в Америку, в Канаду и даже — даже! — в Германию, где земля перемешана с пеплом жертв Холокоста... Почему?.. Но не следует в чем-то винить оставшихся. Им жить вместе с другими народами, необходимо искать и находить нечто позитивное, связующее, не обостряющее враждебность, и снова — как раньше — врать, врать! Мы, эмигранты, обязаны говорить правду. Мы можем то, чего не могут себе позволить они...

Так это началось. И сразу сложилась небольшая группа литераторов — прозаиков, поэтов, историков, публицистов. У Ани решено было взять в сборник статью о Столыпине и перевод нашумевшей статьи, по сути — философского трактата Джорджа Сороса; у Якова Липковича — несколько рассказов; у Исаака Михайловича Фурштейна — очерк о евреях в Америке; у Сани Авербуха — израильские стихи, но не жалобные, а исполненные боевого духа и отваги. Прислала по моей просьбе стихи Руфь Тамарина — с неожиданной для нее еврейской интонацией. Два рассказа дал я: оба были слишком велики для газет. Зоя Фалькова, ленинградка, принесла цикл стихов. Борис Колкер обещал в будущий сборник очерк о Замменгофе, а пока передал нам с Липковичем (составителям) описание Кливленда. Особо следует остановиться на Тамаре Майской... Но о ней несколько позже.