Юрий Герт - Семейный архив

Александр Лазаревич Жовтис (он не пришел на похороны Ландау чтобы не накликать на себя дополнительных подозрений) был изгнан из университета и восемь лет не имел возможности получить где-нибудь работу, всюду ему отказывали, он жил на невеликую зарплату своей жены... Шафер получил срок в три года. Ландау покончил собой. Виктора Штейна ждала судьба не менее страшная: вскоре оказался в психушке, где его не столько лечили, сколько наоборот загоняли в депрессию, он провел там два года и, когда вышел, не был принят женой в дом, что можно понять — жить с психически ненормальным человеком тяжко и вряд ли даже возможно... Через несколько лет Наташа, жена Штейна, волевая, красивая, исстрадавшая умерла от рака. Сын, подрастая без отцовского глаза, стал наркоманом, связался с бандой и по суду получил высшую меру. Сам Виктор кончил свои дни в доме для инвалидов и престарелых, в страшных муках...

«От фактов — к обобщению...»

Каждого, кто сопротивлялся власти, режиму, строю, ждала расплата... Однако для власти, как повелось исстари, основным козлом отпущения были евреи... Помнится, когда я был в командировке одной из областей, инструктор обкома партии доверительно сообщил мне, что Солженицын на самом деле не Солженицын, а Солженицер, Сахаров — не Сахаров, а Цукерман, и оба — евреи, завербованные, как стало известно КГБ, иностранной разведкой...

В 1995 году в Москве, в издательстве АО «Деловой центр» вышла книга Владимира Солоухина «Последняя ступень». Она была написана в 1976 году и, судя по всему, в те годы ходила в самиздате, во многом повлияв на умонастроение своих читателей. В то именно время в России начинал формироваться фашизм (хотя может быть это происходило и раньше, ведь некоторыми чертами сталинизм дублировал на практике немецкий фашизм, но я имею в виду формирование более или менее законченной фашистской идеологии).

Книга Владимира Солоухина, известного поэта и прозаика, построена как диалог между неким Кириллом Бурениным и самим автором книги, при этом автор, т.е. Владимир Алексеевич Солоухин, говорит: «Я пришел в мастерскую Кирилла Буренина одним человеком, а ушел другим. Если искать точности, я пришел слепым, а ушел зрячим» /стр. 173/. Ниже цитируются те места из книги Солоухина, которые, по словам автора, помогли ему прозреть: «И теперь уже всюду, на что бы ни упал мой взгляд, я видел то, чего не видел по странной слепоте. Я познал тайну времени», — пишет он.

«...Многие думают, что на земном шаре происходит борьба классов, борьба философий и идей /слова Кирилла Буренина, способствовавшие постижению автором «тайны времени». — Ю.Г./ Нет! На земном шаре происходит только одна борьба: последовательная, многовековая борьба евреев за мировое господство. Другое дело, что они используют в этой борьбе и философию, и искусство, и все возможные средства, а классовая теория — это их отмычка к любому народу /стр. 299/.

...Строго говоря, Гитлер и его движение возникло как реакция на разгул еврейской экспансии, как сила противодействия. Дальше медлить было нельзя. И так уж дело дошло до края, до пропасти, когда появился Гитлер, который называл себя последним шансом Европы и человечества. Это была судорога человечества, осознавшего, что его пожирают черви, и попытавшегося стряхнуть их с себя...

А теперь уже поздно. Теперь уже — рак крови. Парадоксально, что идеи побежденного Гитлера воспринял было Сталин, который собирался решать еврейский вопрос. Дело в том, что он все равно не мог бы его решить за пределами своего государства. Что из того, что он даже и физически уничтожил бы евреев на территории СССР. Это не изменило бы общей картины, общего соотношения сил на земном шаре -добраться до Америки, Франции, Англии у него руки все равно были коротки. Добраться до них мог бы только Гитлер в союзе с Италией, Японией, остальной Европой, да еще если бы мы, дураки, вместо того, чтобы воевать с ним... Между прочим, Сталин поверил в такой союз, поверил приглашению Гитлера совместно решать основной вопрос человечества. Но Гитлер в этом приглашении был неискренен. Он надеялся, что в союзе с ним в результате молниеносной войны окажется не СССР, а Россия уже без Сталина, без большевиков...

Теперь же /т.е. в то время, когда писалась эта книга — в начале семидесятых, именно тогда происходили события, о которых рассказано выше. — Ю.Г./— оглянись вокруг... Видишь ты хоть одну личность, хоть одно государство, которое могло бы прийти на помощь человечеству вылечить его от этой страшной болезни? Все политические деятели мелочь и шушера... А как евреи потирали руки, когда удалось им свалить Гитлера, удалось победить ту железную, организованную и целенаправленную силу. Они победили ее, как всегда, чужими руками и чужой кровью, главным образом опять же российской... Нас гнали в огонь против железных рыцарей, идущих нас же, дураков, вызволять из беды...

Но теперь уже поздно. Я не вижу на земном шаре силы, личное которая бы могла спасти положение. Евреи это знают и ничего уже боятся. Они делают, что хотят... У них есть планы. Добившись полного господства над человечеством, уничтожить большую его часть, оставив лишь столько, сколько нужно будет для обслуживания и поддержания земного шара в чистоте и порядке.»./Стр. 303,304,305/ « — Но сами-то они чем и как объединены? Живут в разных странах, рассеяны, неужели такая есть такая организация? /спрашивает у своего учителя Кирилла Буренина прозревающий под его руководство Солоухин. — Ю.Г./.

— Есть организация и в прямом смысле этого слова — единый мозговой трест, единый пульт управления...» /Стр. 307/.

...Следуя этой теории, каждый из нас — будь то Ландау или Жовтис, Шафер, Штейн или я сам — принадлежали к означенному «пульту управления» или же исполняли его волю...

Тютчев писал:

Весь день стоит как бы хрустальный...

В Алма-Ате это не день, это вся осень — хрустальная осень... Особенно в горах. Там небо такое синее, прозрачное, влекущее в бездонную, кружащую голову глубину, и солнце — не жаркое, уже прохладное, ослепительно-яркое, блестит на густой, недвижимой листве устремленных в вышину тополей и раскидистых кленов, на румяных, пригибающих к земле ветки яблоках, играет на искрящейся, белопенной поверхности горных потоков, на иглах сосен и словно подернутых инеем тяньшанских елей, в золотых чашечках курослепа, в рыжих, как бы опаленных огнем цветах зверобоя, на голубых лепестках цикория... Но самое главное — без единой пылинки, чистый, светящийся воздух, в нем так отчетливы ломкие очертания гор, вершины громадных, на синем фоне, деревьев, каждая остренькая травинка по краям извилистой тропы...

Вот здесь-то, в горах, по дороге на Медео, мы и встретились — мы и Миркины... Мы — это Аня, Мариша и я, мы уже спускались вниз, не помню, кто кого догнал — мы Миркиных или они нас, но не в этом дело... Мы, то есть Аня и я, были с Миркиными уже знакомы, встретившись однажды дома у Лени Вайсберга на дне рождения — не то Лени, не то Сони, его жены. Тогда мы и познакомились с ними — с Володей, рыжим, бородатым, быстроглазым, остряком, веселившим собравшихся забавно закрученными тостами и колючими анекдотами, он работал в университете, преподавал химию, и с его женой — маленькой, черненькой, с горячими карими глазами, блестевшими за стеклами очков, она была редактором — раньше в издательстве «Казахстан», теперь — в научно-иссследовательском сельскохозяйственном институте. Кажется, в чем-то мы все понравились друг другу, но речь не о нас...