Людмила Третьякова - Красавицы не умирают

Через восемь лет все рухнет. Такой, какой она была когда-то, Зинаида Николаевна останется лишь на серовском портрете. Притихнут серебристые колокольчики ее голоса. Уже не будут сиять бриллиантовыми искрами чу­десные глаза. Мать, потерявшая сына, не отойдет от этого горя никогда...

* * *

Молодые наследники доставляли родителям немало хло­пот. Детские проказы сменялись отроческими, далеко не всегда безобидными. У Николая и Феликса было всего четыре года разницы в возрасте, что делало их подходя­щей, весьма сплоченной парой для проведения в жизнь та­ких замыслов, итогом которых становился визит полицей­ских чинов во дворец на Мойке.

Феликс Феликсович-старший время от времени устраи­вал сыновьям трепку и укорял жену в нехватке твердости. В какой-то мере это было справедливо: Зинаида Ни­колаевна порой бывала слишком снисходительна.

Сыновья обожали мать и были с ней гораздо откро­веннее и ближе, чем с отцом. Феликс Феликсович вспоминал, что они с братом не любили гостей, потому что те мешали общению с матерью. Среди шалостей, невыучен­ных уроков, схваток с учителями и гувернерами, среди суеты светской жизни, которую вели родители, выпадали часы, которыми оба брата очень дорожили: это было вре­мя, когда братья и мать были предоставлены друг другу. Николай и Феликс спускались со своего третьего этажа в комнаты матери.

Это были самые нарядные и теплые комнаты, в пол­ной мере отражавшие вкусы хозяйки. Зинаида Николаевна обожала цветы. Они заполняли все простран­ство, внося аромат вечного лета. В дни, когда княгиня принимала, были открыты двери в ее спальню, обтяну­тую голубым шелком и с мебелью из розового дерева. Эта комната походила на музей: в длинных витринах хранились фамильные сокровища. Здесь лежали бриллиантовые серьги, принадлежавшие некогда французской королеве, алмазная и жемчужная диадемы итальянской королевы Каролины Мюрат, сестры Наполеона, шедевры ювелирного искусства, которыми некогда украшали себя навсегда уснувшие красавицы. В голубых стенах жил дух прошлых веков. Как знать, может быть, тени тех пре­красных дам, что так и не нашли в себе сил расстаться с милыми сердцу безделушками, неслышно скользили по паркету этой комнаты. Голубая спальня будила вообра­жение. Феликс Юсупов был уверен, что она хранит какую-то тайну. Здесь часто слышали голос женщины, звавшей каждого по имени. Горничные прибегали, думая, что их зовет хозяйка, но комната была пуста. «Мы с братом, — вспоминал младший Юсупов, — много раз слышали эти таинственные призывы».

Впрочем, в юсуповском дворце любой уголок мог ока­заться пристанищем таинственных теней. Малая гостиная княгини Юсуповой была меблирована вещами, некогда принадлежавшими Марии-Антуанетте. Живопись знамени­тых французских мастеров Буше, Фрагонара, Ватто, Робера, Греза освещалась люстрой из горного хрусталя, ког­да-то висевшей в будуаре маркизы Помпадур. Столики и витрины были заполнены безделушками из редких камней, оправленных в золото.

Всю свою полную превратностей жизнь младший сын Зинаиды Николаевны Феликс вспоминал волшебные мгновенья вечеров, проведенных с матерью, когда накры­вали круглый стол, освещенный хрустальными канде­лябрами, и отблески огней плясали на севрском фарфоре и серебре. Но главное, была близость этой изящной милой женщины, которую двум сорванцам повезло называть своей матерью. «Мы испытывали тогда минуты полного счастья, — вспоминал Феликс Феликсович. — Нам было невозможно в тот миг предвидеть или просто представить себе несчастья, ожидавшие нас в будущем».

...Младший считал, что мать больше любит Николая. По своим задаткам он и впрямь был похож на Зинаиду Николаевну. Он очень увлекался театром, из друзей и знакомых собрал труппу и, ломая сопротивление отца, устраивал спектакли во дворце на Мойке. У Николая был прекрасный баритон, и он пел, аккомпанируя себе на гита­ре, пробовал себя в литературе и печатался под псевдони­мом Роков.

Внешностью Николай походил на отца, высокого, статного, до старости красивого брюнета. Он учился в Пе­тербургском университете и получил диплом юриста. Лич­ная жизнь его ничем не отличалась от той, что вели бога­тые щеголи. Одно увлечение сменяло другое. Во время поездки в Париж он, познакомившись с роскошной курти­занкой Манон Лотти, совершенно потерял голову. Только требование родителей вернуться в Россию заставило Ни­колая прервать разорительную связь.

Впрочем, это оказалось дорогой не только к родному порогу, но и навстречу новой страсти, ставшей для него роковой. Николай влюбился в молодую красивую особу, графиню Марию Гейден, которую он называл Мариной, но она была уже помолвлена. Любовь была взаимной. Де­вушка предложила ему бежать с ней, однако вмешались родители невесты, и свадьба все же состоялась.

Юсуповы вздохнули свободно — сын вроде бы успо­коился. Неожиданно Николай объявил, что едет в Париж, где проходили гастроли русской оперы с Шаляпиным. Ис­тинная цель поездки стала сразу родителям ясна — Ма­рина, ставшая графиней Мантейфель, в то время находи­лась там. Никакие уговоры не помогли — Николай уехал.

Зинаида Николаевна поручила Феликсу следовать за братом и держать их с мужем в курсе дел. Ничего утеши­тельного сообщить родителям Феликс не мог: Николай встретился с Мариной, ее муж, вероятно, знает об их от­ношениях...

Чем может кончиться эта история? Зинаида Ни­колаевна холодела от одной мысли, что угроза дуэли надвигается вместе с днем двадцатишестилетия сына. Был особый, трагический смысл в этом сближении.

Семейное предание гласило, что над родом Юсуповых тяготеет кара за то, что их предки изменили магометанству и приняли православие. Суть этого проклятья заключалась в том, что все — кроме одного — наследники, родив­шиеся в семье, не проживут больше двадцати шести лет.

...Накануне поединка вечером Николай пришел к ма­тери и успокоил ее: все устроилось. Готовая верить ма­лейшей надежде, Зинаида Николаевна ложилась спать: для нее это была первая спокойная ночь после тех беско­нечных, что она провела в тяжелых предчувствиях.

В эту ночь сын писал прощальное письмо своей воз­любленной. Он не сомневался, что будет убит.

«Дорогая моя Марина! Если когда-нибудь это письмо попадет к тебе в руки, меня не будет уже в живых... Я тебя любил, моя маленькая Марина, за то, что ты не похожа на других, что ты не захотела думать и поступать, как это де­лали другие, и смело шла вперед той дорогой, которую ты находила правильной. Таких людей в обществе не любят, их забрасывают грязью, в них кидают камнями, и тебе, слабой маленькой женщине, одной не совладать с ним. Твоя жизнь испорчена так же, как и моя. Мы встретились с тобой на наше уже несчастье и погубили друг друга. Ты никогда не будешь счастлива, т.к. вряд ли найдется другой человек, ко­торый так поймет тебя, как сделал я. Я тебя понял тем лег­че, что у нас масса сходных с тобою сторон. Как мы могли бы быть с тобой счастливы...