Людмила Третьякова - Красавицы не умирают

И Мари избегала Эдуарда.

Первая встреча Мари Дюплесси и Александра Дюма-сына длилась секунды. Восемнадцатилетний юноша, весь капитал которого составляло имя знаменитого отца, прогули­вался как-то днем по площади Биржи, рассматривая хо­рошеньких женщин. Наследственная страсть к пригожим личикам давала себя знать. Но надо отметить, что на вы­сокого молодого широкоплечего человека с красивой тем­но-каштановой вьющейся шевелюрой дамы поглядывали весьма благосклонно.

Но вдруг он остановился как вкопанный, и уже ниче­го — ни сиянья погожего дня, сулившего приятный вечер где-нибудь под фонариками уличного кафе, ни женщин, плавно огибавших его, — не существовало.

Словно охотник за заветной добычей, Александр устремился к голубому элегантному экипажу, из которого вышла стройная дама. Он разглядел шляпку из итальян­ской соломки и яркую кашемировую шаль, струившуюся по белому платью. На поводке незнакомка вела двух спа­ниелей. В другой руке она сжимала букетик камелий.

Перед входом в магазин, куда она спешила, собаки, натыкаясь друг на друга, затеяли возню. Это рассмешило даму, и неожиданно она повернула лицо к Александру, улыбаясь и словно призывая его в свидетели веселой сва­ры. Через мгновенье незнакомка скрылась за зеркальной дверью, а Александр продолжал стоять, как громом пора­женный этим прекрасным видением.

Несмотря на юный возраст, у Александра был изряд­ный любовный опыт. В ином случае он, наверное, угово­рил бы незнакомку познакомиться с ним. Но эта красота, такая чистая, такая торжественная, лишила его обычной смелости. Он потерял «даму с камелиями» на два года.

Вот как вспоминал о следующей встрече, ставшей на­чалом их романа, сам Дюма:

«В один из чудесных сентябрьских дней 1844 года я был в Сен-Жермен-ан-Лэ у моего отца. Но тут я встре­тил Эжена Дежазе, сына известной актрисы. Мы проеха­лись верхом по чудесному Сен-Жерменскому лесу, возвра­тились в Париж пообедать и затем пошли в «Варьете». Наши места были в партере. Мари Дюплесси в одино­честве сидела в правой ложе. Время от времени она нюха­ла цветы, доставала из кулька конфеты и едва слушала, что происходило на сцене. Мари бросала во все стороны взгляды, обменивалась улыбками с некоторыми из наших соседей и изредка отклонялась назад, чтобы перемолвиться словом с невидимым гостем, который был не кем иным, как престарелым русским графом Ш.».

Друзья заметили, что Мари помахала рукой толстой даме, что сидела напротив нее в ложе. Это была модистка, которая играла при Дюплесси роль сводни.

Оказалось, спутник Дюма был знаком с толстухой и в антракте отправился к ней поболтать. Вернувшись, он ошарашил Александра: после спектакля они отправятся на бульвар Мадлен, чтобы разделить с Дюплесси и ее дуэ­ньей ужин.

— А граф? — спросил Дюма, не веря своим ушам.

— Старик только отвезет Мари и сразу же уедет.

...С бьющимся сердцем переступил Дюма с приятелем порог дома, где обитала красавица. Мари уже переоделась и сидела за роялем. Александр заметил, как бледно и пе­чально ее лицо. Он не осмелился спросить, что с ней.

Подали шампанское. Затем сели ужинать. Толстуха модистка рассказывала какую-то веселую историю. Мари засмеялась, но тут же кашель начал сотрясать ее тело. Она прижала салфетку к губам и, сгибаясь, словно от бо­ли, разрывавшей все внутри, кинулась в спальню. Алек­сандр последовал за ней. Он увидел совсем близко ее расширенные, наполненные слезами глаза. Грудь и плечи Мари резко то подымались, то опускались. Она дышала полураскрытым ртом, словно опасаясь, что ей не хватит воздуха и кашель начнется снова.

С ужасной догадкой о губящей это восхитительное созданье болезни смотрел Александр на женщину, ка­завшуюся ему божеством. Глубокое сострадание удваивало его любовь. Он умолял Мари положиться на него, не отталкивать, разрешить бывать здесь и дальше, чтобы дока­зать свою беспредельную преданность.

Об этом разговоре мы знаем из «Дамы с камелиями». Ибо это роман-исповедь. В нем Дюма рассказал историю любви и потери обожаемой женщины. Мари Дюплесси получила имя Маргариты Готье. Начальные буквы имени главного героя — Арман Дюваль — соответствуют соб­ственным инициалам автора.

— Значит, вы в меня влюбились? Скажите об этом прямо — так намного проще.

— Возможно, но если я и скажу вам об этом когда-нибудь, это будет не сегодня.

— Будет лучше, если вы вообще не станете этого го­ворить.

— Почему же?

— Потому, что тогда могут случиться только две ве­щи... Если я не приму вашу любовь, вы затаите на меня злобу; если же приму, вы получите плохую любовницу — нервную, больную, печальную женщину, а если и веселую, то это веселье хуже горя; вы получите женщину, которая харкает кровью и тратит сотню тысяч франков в год. Все это хорошо для богатого старика вроде герцога (в «Даме с камелиями» граф Штакельберг изображен под именем герцога де Мориака. — Л.Т.), но совсем не годится для такого молодого человека, как вы. И вот доказательство моей правоты: все молодые любовники очень быстро по­кидали меня».

...В тот вечер Александр остался у Мари Дюплесси. Часы мадам Помпадур принялись отсчитывать первые мгновенья романа, длившегося год.

Александр Дюма был самым бедным и ничем не зна­менитым из длинной вереницы любовников «дамы с каме­лиями». Но, против привычки смотреть на своих обладате­лей как на источник материальных благ, Мари угадала в нем душу, способную подняться до уважения к ней, пад­шей женщине.

Самолюбие Мари, про которую говорили, что она облагородила порок, всегда страдало, угадывая в собственных любовниках более или менее скрытое презрение к себе.

Аде — так она называла Александра по его инициа­лам — был иным. Он, рожденный белошвейкой, потерявшей добродетель во время лесной прогулки с его от­цом, жалея мать, вместе с нею жалел всех женщин, от­вергнутых или порицаемых обществом. Мари, как и его мать, была из той отнюдь не малочисленной армии жен­щин, все несчастья которых имели источником два слова: соблазненная и покинутая.

Искренность, теплоту и действительное, а не лицемер­ное сострадание своей уязвленной душой Мари отлично чувствовала. Он казался ей милым, симпатичным. И хотя все слова любви ей прискучили, когда их говорил этот здоровяк с блестящими глазами, полудрема в ее сердце вытеснялась благодарным и позабыто волнующим чув­ством.

Дюма, несмотря на откровенные предупреждения своей подруги, влюблялся в нее все больше и больше. «Эта смесь веселости, печали, искренности, продажности и даже болезнь, которая развила в ней не только повышенную раздражительность, но и повышенную чувственность, воз­буждали страстное желание обладать ею...»