Людмила Третьякова - Красавицы не умирают

Нина танцевала с Сергеем, танцевала с другими гостями. Ей хотелось, чтобы всем было весело и хорошо. Почему? Сегодня отец Александр Гарсеванович получил письмо. Он так и сказал: «Ниночка, вот письмо... Гри­боедов тебе кланяется. Твой дядя Сандро...» — «Мой?» Нина вспыхнула, а отец сделал вид, что ничего не за­метил.

Какой он особый, ни на кого не похожий, ее добрый «дядя Сандро»! Одиннадцати лет он стал студентом Мо­сковского университета. Учился блестяще. За шесть лет окончил три факультета: словесный, юридический, естественно-математический. Готовился сдавать экзамены на звание доктора права, но грянула война с Наполеоном, и дядя Сандро надел гусарский мундир. Он не захотел про­должать военную карьеру, стал дипломатом — и каким! Она, Нина, кроме родного и русского, знает только фран­цузский. А он? С детства говорит на английском, немец­ком, итальянском. В университете выучил греческий и ла­тинский. Потом овладел персидским, арабским, турецким. А какой он музыкант! Играет на фортепьяно, флейте, ор­гане. Пишет музыку. Ах, как любит она его вальс!.. Лю­бит... любит... любит... Пришло время, когда Грибоедов стал писать Нине лично. Однажды она получила письмо, где была строчка, вовсе лишившая ее покоя: «Вы знаете, как я много вас люблю».

Наверное, сердце женщины противоречит законам природы: оно не взрослеет и не стареет. В нем от рожде­ния заключено сокровенное знание о своем предназначе­нии — любить. И без учителей и подсказок оно не может спутать это чувство ни с каким другим.

...Грибоедов уже давно отметил свое тридцатилетие и все это время был, пожалуй, рад, что, оставаясь холостя­ком, сохранил свободу. Женитьба? Ветрены, мелочны, глупы, тщеславны — список пороков, обнаруженных им у дамского пола, можно было продолжить. Тех, в кого он влюблялся, любую из героинь своих романов, Грибоедов не хотел бы назвать женою. Вместе с тем зрело смутное желание встретить такую женщину, любовь к которой за­ставила бы его покончить с затянувшимся холостячеством. Но шло время — и он сознавал, как призрачна его мечта. Не суждено, наверное...

Когда он понял, в ком его надежда, то испугался. Ни­на! Испугался ее юности, чистоты, ее тихих глаз. «Мне простительно ли, после стольких опытов, стольких раз­мышлений, вновь бросаться в новую жизнь?» Он суеверно отгонял от себя мысль о возможном счастье, исступленно желая его: «Это теперь так светло и отрадно, а впереди так темно! Неопределенно!»

Но запруда прорвана... Теперь эта девочка держит в руках его жизнь. Если она скажет «нет» — тогда он зна­ет, что надо делать.

Приехав к Чавчавадзе, Грибоедов обратился к Нине непривычно сурово, сказав быстро: «Пойдемте в сад. Мне надобно сказать вам что-то важное». В аллеях, залитых лунным светом, отступил в тень, чтобы девушка не видела его изменившегося лица.

— Нина, я люблю вас!

— И я вас. Уже давно.

Сережа Ермолов, узнав, что скоро быть свадьбе, чуть не заплакал. Друзьям же говорил, что более не думает о Нине, а перед самым венчанием прибежал в их дом и срывающимся голосом сказал, что одного желает ей: счастья на всю жизнь.

Бракосочетание Нины и Грибоедова вызвало не только в Тифлисе, но и в обеих столицах российских живейший ин­терес. Оно казалось внезапным и оттого еще более роман­тичным. Собственно, так оно и было: 16 июля Грибоедов сделал Нине предложение, а на 22 августа была назначена свадьба.

«...Очень меня ошеломило такое известие о том, что Грибоедов женится. Его будущая жена — молодая шест­надцати лет княжна Нина Чавчавадзе: она очень любезна, очень красива и прекрасно образованна», — пишет Карл Аделунг, второй секретарь посольства Грибоедова, впо­следствии погибший вместе с ним.

«Весь Тифлис проявляет живейшее сочувствие к этому союзу, — читаем в частном письме. — Он любим и ува­жаем всеми без исключения: она же очень милое, доброе создание, почти ребенок, так как ей только что исполни­лось 16 лет».

Были и скептики. Женитьба много повидавшего чело­века, которому за тридцать, на юной Нине у знакомого Грибоедова Н.Н.Муравьева-Карского не вызвала радост­ных чувств. Это супружество, как он полагал, «никогда не могло быть впоследствии времени счастливым по непосто­янству мужа...».

Давнее знакомство с Грибоедовым, а более того, слухи о его громких историях, доходившие до Кавказа, рождали в Муравьеве-Карском сомнение: «Казалось мне, что он только искал иметь красивое и невинное создание подле себя для умножения своих наслаждений. Нина была от­менно хороших правил, добра сердцем, прекрасна собою, веселого нрава, кроткая, послушная...»

Однако этого «впоследствии времени» не случилось. Семейная жизнь Грибоедовых вела счет не на годы, даже не на месяцы. Всего четырнадцать недель — с венчания до 9 декабря 1828 года, когда, оставив Нину в Тавризе, Грибоедов уехал в Тегеран, — вместило их короткое су­пружество. И самое безмятежное время, когда жизнь и счастье казались бесконечными, разумеется, выпало на первую свадебную неделю.

Из газеты «Тифлисские ведомости»:

«...1-й бал, или, лучше сказать, обед с танцами, дан был 24-го августа нашим полномочным министром в Пер­сии А.С.Грибоедовым по случаю бракосочетания его с княжной Н.А.Чавчавадзе».

Следом бал в честь новобрачных устроил тифлисский военный губернатор Николай Мартьянович Синявин.

...Комнаты его большого дома были заполнены цвета­ми. Звуки трубы возвещали о прибытии каждого гостя. К восьми часам все собрались. К этому времени перед домом губернатора на Александровской площади был устроен фейерверк. Его великолепие подпортил недавно прошед­ший дождь. Ракеты отсырели, и одна из них, так и не на­брав высоты, упала в группу нарядных дам, вышедших полюбоваться огненными брызгами в вечернем небе. Тут были и переполох, и смятение. Все поспешили в дом. Од­нако это лишь способствовало оживлению и приподнятому настроению всех собравшихся.

Бал открыл полонезом сам хозяин дома в паре с ново­брачной. Видевшие Нину вспоминали: «Она в тот вечер была восхитительна и могла бы быть признана красавицей даже и в Петербурге».

Кажется, в тот вечер веселились как никогда. Вальсы, кадрили, экосезы сменялись резвым котильоном. К об­щему восторгу на середине зала, в центре расступившейся нарядной толпы, молоденькие девушки-грузинки в нацио­нальных костюмах танцевали лезгинку.

Ужин окончился только в три часа ночи. Но никто не устал, не поехал домой спать. Бал в честь Нины и Алек­сандра окончился лишь тогда, когда «светозарное солнце уже блистало на высотах Кавказа...»

...Памятью к свадебным тифлисским торжествам, бу­дучи уже в Тегеране, Грибоедов возвращался постоянно. В удушливой атмосфере, куда он попал, это было един­ственным спасением. Закрывал глаза: перед ним снова по­являлась его маленькая княжна с золотым ободком на безымянном пальце. Он вспоминал мельчайшие подроб­ности их венчания под сводами Сионского собора, ожив­ленную разноголосицу свадебного стола.