Одри Салкелд - Лени Рифеншталь

Обладай Лени большим опытом в общении с прессой и не будь она столь решительно заморочена в своем восхищении Гитлером и всеми его делами, она, пожалуй, могла бы рассчитывать на вполне благосклонное к себе отношение, даже в условиях захлестнувшего Америку потока сообщений о «Хрустальной ночи». В конце концов она могла отговориться, что, мол, ничего не знала об этих жутких вещах, не читала репортажей и в то время, естественно, не могла ничего комментировать. Больше дальше — если бы она напирала на это и в дальнейшем, то, пожалуй, могла бы повлиять на последующий ход своей жизни. Какое там! Она с горячностью выпалила, что все это не может быть правдой. Нет! Нет! Все это наверняка ложь — злобная ложь, распространяемая американскими газетами. Ну и, конечно, заголовки американских газет мигом раструбили, что Лени Рифеншталь отрицает всю правду, которую пишут о нацистских ужасах.

По правде сказать, трудно поверить, чтобы она, столь зависящая от благоприятных отзывов прессы, не просматривала и в Нью-Йорке газеты жадным взглядом. Значит, репортажи о «Хрустальной ночи» дошли до нее так же скоро, как и до всех остальных. Но «зашоренность» Лени сыграла свою зловещую роль — ведь, несмотря на оккупацию Гитлером Су-детской области, подкрепленную Мюнхенским соглашением [55] Мюнхенское соглашение было заключено 29—30 сентября 1938 года между премьер-министром Великобритании Чемберленом, премьер-министром Франции Даладье, Гитлером и Муссолини. Предусматривало передачу Германии Су-детской области; предопределило захват Германией всей Чехословакии (1939), способствовало развязыванию Второй мировой войны. (Примеч. пер.) , она по-прежнему оставалась в плену убеждения, что нацисты не хотят ничего, кроме мира! Отсюда и горячие заявления ее о том, что американские газеты лгут о событиях на ее родине… Но, как бы там ни было, перед визитом в Нью-Йорк ей следовало бы сделать рекогносцировку, с каким отношением к себе она может столкнуться там, в Новом Свете — в частности, со стороны людей кинематографа.

А может, она так и поступила? Не потому ли она выбрала своим бизнес- и пресс-менеджером именно Эрнста Егера, что видела в нем своеобразный «страховой полис» от возможных недоразумений? Они были друзьями уже почти пятнадцать лет, и она прекрасно знала, что он не был поклонником Гитлера. Не кто иной, как Егер отговаривал ее идти во Дворец спорта слушать шизоидного австрияка несколько лет назад, и уж, конечно, он никак не ожидал, что она так легковерно заглотнет, точно наживку, абсурдные словеса этого демагога! В эти дни он был главным редактором видного берлинского киножурнала «Фильм-Курьер», но, после того как женился на еврейке, был снят с должности лично доктором Геббельсом с уведомлением, что если он не отречется от своей жены, расторгнув брак через суд, то может лишиться права работать вообще по какой-либо специальности на территории Германии. Он отказался — и Лени, к ее чести, нарушила эмбарго, подыскивая для Егера то одно, то другое занятие. Не кто иной, как Егер написал для нее книгу о том, как создавался фильм о партсъезде 1934 года [56] Но в то же время ему порядком досталось от геббельсовского министерства за то, что после своего первого визита в Голливуд он слишком опрометчиво написал об успехах немецких изгнанников еврейского происхождения — в частности, Макса Рейнхардта. (Примеч. авт.) . Добыть разрешение на его поездку оказалось непросто. Лени пришлось активно хлопотать от его имени перед Министерством пропаганды, прежде чем удалось уломать Геббельса. Причиной такой настойчивости, очевидно, была привязанность к опальному репортеру, который помогал ей на ранних стадиях карьеры. Возможно, она верила также, что его добрые отношения в столице киноиндустрии облегчат ее собственное продвижение туда. Ну а может, ей пришла в голову мысль, что он, благополучно переправившись через Атлантику, попросит за океаном политического убежища. Или даже, приглашая его, она сознательно предоставляла ему такую возможность? Во всяком случае, сама она так об этом не пишет.

В Голливуде благодаря своей энергии обладала огромным влиянием Антинацистская лига, которая раз в неделю выступала с радиопрограммами, а раз в две — выпускала газету «Hollywood Now» [57] Голливудская Антинацистская лига (численность которой, по оценкам Купера К. Грэхема, доходила до 100 000 чел.) поддерживала и другую «левую» деятельность, что не раз давало повод подозревать в ней участие коммунистов. Но, как пишет Грэхем, «после заключения пакта между Сталиным и Гитлером в августе 1939 г., когда многие члены компартии США заняли прогерманскую позицию, голливудская Антинацистская лига утратила силу». (Примеч. авт.) . У нее были все намерения пикетировать турне Лени Рифеншталь даже безотносительно событий «Хрустальной ночи» и необдуманных заявлении Лени по этому поводу: в ней видели представительницу ненавистного рейха — «Риббентропа в юбке». Всем ведущим кинопрокатным организациям были посланы телеграммы с предупреждениями, что «Олимпия» — часть нацистской пропагандистской атаки. Теперь демонстрация фильма шла с переменным успехом. В Нью-Йорке, а также в Чикаго, где Рифеншталь удостоилась приема от «Эйвери Брандеж», фильм ждал успех; но иной оказалась ситуация в Калифорнии. Газеты развернули кампанию бойкота. «Повесьте это на вашу доску объявлений! — гласили они. — Лени Рифеншталь не место в Голливуде… когда ныне сотни тысяч ваших братьев обречены на верную смерть. Закройте ваши двери перед всеми нацистскими агентами!» Устраивались демонстрации против ее появления, и множество ранее посланных ей приглашений были поспешно отозваны. Публично приветствовали ее только Хол Роуч и Уолт Дисней, причем последний поводил ее по своей студии, где в тот момент находилась в процессе производства его великая «Фантазия». Но и он, испугавшись силы бойкота, не решился устроить у себя просмотра фильма.

В тех немногих случаях, когда показы «Олимпии» все-таки состоялись — главным образом в частном порядке и с демонстрацией варианта, откуда были удалены сцены с Гитлером, [58] По мнению Грэхема, у Рифеншталь в багаже было три различных редакции фильма. В импровизированном театре в Калифорнийском клубе она демонстрировала «обезгитлеренную» версию, опасаясь, что «если киномеханик окажется слишком левых взглядов, то сожжет изначальный фильм». — фильм был принят с восторгом, как и раньше. Иные корреспонденты открыто бросали вызов утверждениям, что эта картина — творение пропаганды в пользу немцев. «Это — самая прекрасная кинолента, которую я когда-либо видел», — заявил Генри Мак-Лемор из «Юнайтед пресс», а некий анонимный автор из «Лос-Анджелес таймc» назвал ее «триумфом кинокамеры и эпосом экрана». Тем не менее антинацистские настроения были столь сильны, что содержание и чувства, выраженные в фильме, не имели значения: немецкого происхождения было довольно, чтобы предать его анафеме. Прокатчики по всей стране забеспокоились. Фильм был многообещающим с коммерческой точки зрения, но сделки одна за другой рушились еще до подписания контрактов. Одна группа юристов посылала предупреждение следующей — и так по цепочке, словно работал «телеграф тамтамов». В конечном итоге стало ясно, что «Олимпию» едва ли когда-нибудь ждет коммерческий успех в Соединенных Штатах. Опечаленной Лени ничего не оставалось, как брать билет на поезд до Нью-Йорка, а оттуда — на пароход до родной Германии.