Одри Салкелд - Лени Рифеншталь

Покидая Голливуд, Лени услышала от подруги: пусть не ждет, что Егер поедет с нею. Эта женщина сказала также, что он договорился с Антинацистской лигой и продает заинтересованным сторонам истории о своей бывшей коллеге. Его планы — остаться в Америке и вызвать к себе в Калифорнию жену и ребенка. Использовав эту поездку для завязывания нужных для себя связей, он планирует издавать в Голливуде газету сплетен. Когда он и в самом деле не пришел на борт парохода, Лени поняла, что в оценке положения вещей ее подругой не могло не быть доли правды, и сочла это личным предательством [59] Купер К. Грэхем, полагаясь на свидетельства Егера, утверждает, что подруга Рифеншталь Мария Джерица настраивала Лени против Егера, и та, поверив наветам, прогнала его. . Она ведь выступала в качестве его гаранта — как она теперь объяснит Геббельсу его побег? Хуже того — и это бросало ее в нешуточную дрожь, — какой сор из хижины мог вынести Егер? Ему было ведомо о ней самой и ее неосторожном поведении больше, чем кому-либо еще; сказать короче, он знал о ней такое, чего Лени сама о себе не знала! Ему попадались на глаза ее корреспонденция и дневники, он был в курсе того, как Лени и ее коллеги подшучивали над Геббельсом за его спиной. Можно не сомневаться — в своем желании снискать расположение Голливуда Егер для вящего эффекта распишет все такими сенсационными подробностями, что не поймут, где тут правда, а где ложь. Не Голливуд волновал ее — имя Лени Рифеншталь там и так уже было замарано грязью, — а жуткие неприятности, которые могли ожидать ее в случае, если неизбежные слухи дойдут до Министерства пропаганды.

Как выяснилось, беспокоилась она не напрасно. В течение весны 1939 года последовательный антинацистский еженедельник «Голливуд трибьюн» опубликовал серию из одиннадцати статей Егера под общим заглавием «Как Лени Рифеншталь стала подружкой Гитлера». Приятельница посылала ей экземпляры, где искусно и бесстыдно факты сплетались с вымыслом. Рифеншталь выходила разом наложницей Гитлера, любовницей Геббельса и даже игрушкой Геринга. «Окутанные блестящим флером высокопарный романтизм и беспринципные интриги окружают взлет Лени Рифеншталь до положения самой завидной женщины из окружения Гитлера», — писал Егер. Несмотря на все приукрашивания, любому из названных в этих статьях — Фанку, Зокалю, Гитлеру, Геббельсу — станет ясно, откуда что берется. Увы, Рифеншталь не умела держать язык за зубами, сколь бы щепетильной ни была тема — и вот теперь все это выставлялось на всеуслышание. Егер поведал о том, как Гитлер был захвачен танцем Лени с парящими покрывалами и о ее свидании с ним на балтийском побережье. (Подзаголовок статьи гласил: «Валькирия летит в Вальгаллу» [60] Валькирии — в скандинавской мифологии воинственные девы, подчиненные богу Одину и несущие победу и смерть в битвах. Павших в бою храбрых воинов они уносят в Вальгаллу — небесное царство для избранных. (Примеч. пер.) ). «В эту ночь господин Гитлер стал ее господином», — писал Егер. Но разрушительнее всего могла подействовать одна из первых статей о путешествии на поезде в Мюнхен, когда Геббельс оказался в соседнем с Лени купе. Он тогда предостерег ее: держись подальше от фюрера, он принадлежит партии и народу и никогда не будет принадлежать никакой женщине. И добавил убедительным тоном: «Не стоит нацеливаться на первое лицо; куда как надежнее со вторым!» Ну как, нужно ли объяснять, что произошло далее? Это повергло Лени в нешуточную панику.

Как ей быть? Молчать об этом, надеясь, что голливудские публикации до Геббельса не дойдут? Да, есть некоторая надежда. А что, если упредить события и сказать ему? Но что сказать? В ее мемуарах читаем, что удобный случай представился в июле 1939 г., когда в Мюнхене праздновался День немецкого искусства и на государственном банкете по этому поводу она оказалась за столом по соседству с Геббельсом. В порыве вдохновения она прошептала ему на ухо, что он оказался прав во всем, что касалось Егера. Раньше бы ей воспользоваться его советом!

Ей показалось, что до Геббельса не дошло, о чем речь, и потому смогла продолжить: «Случилось нечто ужасное».

Геббельс слушал, явно пребывая в дурном настроении, но не проявлял особого интереса к тому, что говорила Лени. Наконец он сказал ей: «Я знал, что ты скоро разуверишься в этом гнусном проходимце». По правде сказать, он сам пребывал в грусти-печали: после того как осенью минувшего года Гитлер повелел ему положить конец отношениям с чешской актрисой Лидой Бааровой, нервишки и здоровье у него здорово подкачали. Но и примирения со своей благоверной Магдой оказалось не так-то легко достичь: она успела завести себе в утешение дружка в лице младшего секретаря своего неверного супруга. Тем временем соперник по карьере Розенберг вел против него клеветническую кампанию, а более всего беспокоила неизбежность быстро приближающейся войны. Геббельс слабо верил Гитлеру, что тот хочет взять только Польшу: из Франции и Англии также поспешно выковывались враги. В такое отвратительное сумасбродное время ему только и дела, что прислушиваться к напоминающим грязную сплетню историям о Лени Рифеншталь, которые тискает какая-то заморская газетенка. Возможно, он подумал просто: что ж, это послужит ей на пользу. Все-таки прав он был, считая ее истеричкой.

У Лени словно гора с плеч свалилась. Она была убеждена, что на сей раз отделалась легче легкого.

Целый год Лени пропагандировала свою «Олимпию». На круг фильм занял у нее четыре года жизни. Когда страсти наконец улеглись, она вздохнула с облегчением — теперь-то у нее появилась возможность приступить к воплощению идеи, которая столько времени не давала ей покоя и с помощью которой она надеялась раз и навсегда отринуть от себя и документалистику, и «горные фильмы». Она планировала исторический эпос о царице амазонок Пентесилее — героине постгомеровских легенд. В основу идеи легла драма в стихах Генриха фон Клейста, необычайно популярная в Германии в 1920-х годах и повествовавшая о великой и трагичной любви Пентесилеи к Ахиллу. Едва познакомившись с пьесой, Лени была глубоко взволнована ею; она сказала в одном из интервью, что любит Клейста как ни одного другого поэта или драматурга. Каждое слово поэта вызывало отклик в ее душе, и сильный характер Пентесилеи удивительным образом напоминал ее собственный. Макс Рейнхардт согласился, что эта роль была скроена по ней, как по мерке, а Хайнц Яворски вспоминал об этом проекте как о ее излюбленной теме, еще когда снимался «Синий свет». Стоило ей слишком размечтаться об этом, как вся команда принималась одергивать ее: «Ты знаешь, на что тебе придется пойти? Тебе же придется выжечь себе левую грудь. Все амазонки так делали, чтобы лучше натягивать луки». С самого начала Рифеншталь поняла, что этот сюжет — не то, во что следует бросаться с головой, его лучше приберечь, пока она не достигнет вершины своего артистического развития. Это могло бы стать ее шедевром, ее «Кольцом Нибелунга» [61] Оперная тетралогия «Кольцо Нибелунга» (1854—1874) — вершина творчества Р. Вагнера. (Примеч. пер.) , но при этом ей хотелось, чтобы это предстало венцом кинематографического искусства. Имея за плечами опыт «Олимпии», она почувствовала, что наконец-то пришло время, и поселилась в коттедже на фризском острове Зильт для написания сценария и подготовки к роли Пентесилеи. Для этого нужно было выучиться ездить верхом с ловкостью цирковой наездницы, и вместе с Лени на уединенный остров отправилась ее любимая белая кобыла по кличке Сказка. Утром — за письменным столом, днем — в седле или за занятием еще каким-нибудь спортом — вот самое лучшее существование, какого только можно пожелать! Это был один из самых творческих периодов в ее жизни. Структура фильма и все отдельные сцены выскакивали готовыми в ее воображении, точно птенцы в гнезде, — оставалось только записывать.